Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2

И стали спасаться от тоски тихими актерскими радостями.

Например, игрой в «гопки».

Правила у этой старой игры простые: кто-то, прямо на сцене, говорит партнеру слово «гопки», и тот, кому это «гопки» адресовано, должен сей же час, не выходя из образа, подпрыгнуть на месте.

И вот однажды они сговорились и насмерть замучали «гопками» Алексея Грибова. И все было бы ничего, но Грибов как раз играл Ленина.

Вождь мирового пролетариата, на глазах у ошеломленного зала, пропрыгал, как блоха, весь спектакль.

Кто-то, разумеется, стукнул.

Стариков вызвали на разнос к Фурцевой, и она быстро вышла на верхнее «ля». Мол, ладно бы молодежь, забывшая стыд и утерявшая веру в идеалы, но вы, гордость советского театра, народные артисты, лауреаты государственных премий…

И тут Грибов сказал «гопки».

И все подпрыгнули.

И пошли вон под крик Фурцевой.

Однажды, в самый разгар застоя, Иннокентию Смоктуновскому предложили написать статью про Малый театр, где он в ту пору играл царя Федора, — статью, ни больше ни меньше, для «Правды»!

Ну Смоктуновский, чистая душа, и написал, что думал. А думал он про Малый театр такое, что вместо публикации в «Правде» его попросили зайти в ЦК КПСС, к Зимянину…

По собственным рассказам Иннокентия Михайловича, когда он вошел в кабинет и навстречу ему поднялся какой-то хмурый квадратный человек, артист сильно струхнул. Но это был еще не Зимянин, а только его секретарь. И кабинет был еще не кабинет, а только предбанник.

Зимянин же оказался маловатого роста человеком — совсем малого, и Смоктуновскому стало от этого совсем страшно.

— Что же это вы такое написали? — брезгливо поинтересовался большой партиец. — Мы вас приютили в Москве, дали квартиру, а вы такое пишете!..

Он был настроен покуражиться над сыном Мельпомены, но тут на Смоктуновского накатило вдохновение.

— Пишу! — вдруг заявил он. — Ведь как учил Ленин?

— Как? — насторожился Зимянин.

Тут бывший Гамлет распрямился во весь рост и выдал огромную цитату из лысого. К теме разговора цитата не имела никакого отношения, но сам факт досконального знания совершенно выбил Зимянина из колеи.

— Это из какой статьи? — спросил он, когда первый шок прошел.

Смоктуновский назвал статью!

Зимянин не поленился: пошел к шкафу с первоисточниками, нашел, проверил — и, уже совершенно сраженный, снова повернулся к артисту:

— Ты что же это, наизусть знаешь?

— А вы разве не знаете? — удивился Иннокентий Михайлович, и в голосе его дрогнули драматические нотки. Мол, неужели это возможно: заведовать идеологией и не знать наизусть Владимира Ильича?

Агентура донесла, что вскоре после этого случая Зимянин собрал в своем кабинете всю подчиненную ему партийную шушеру и устроил разнос: всех по очереди поднимал и спрашивал ту цитату. Никто не знал!

— А этот шут из Малого театра — знает! — кричал Зимянин.

…Смоктуновский вообще-то с трудом отличал Маркса от Энгельса — просто как раз в ту пору озвучивал на студии документальных фильмов нечто про Ильича, и в тексте был фрагмент злосчастной статьи.

Профессиональная память — полезная вещь!

Однажды Смоктуновскому позвонили с «Мосфильма»:

— Иннокентий Михайлович, вы уже прочитали наш сценарий?

— Да бог с вами, голубчик, — ответил Смоктуновский, — я еще Пушкина не всего прочел!

Андрей Миронов благоговел перед Смоктуновским — и, шапочно знакомый с ним по фильму «Берегись автомобиля», искал более близкой дружбы. Однажды, уже в пору своей всенародной славы, Миронову удалось зазвать Иннокентия Михайловича на обед, в гости…

Смоктуновский был человеком надмирным и держался особняком, но обаяние Андрея Александровича сработало безотказно, и вскоре они уже сидели, размякая в общих воспоминаниях… Молодой Рязанов, молодой Ефремов, славные шестидесятые годы… Ах, хорошие были времена!

— Скажите, — вдруг заинтересовался Смоктуновский, — а как сложилась ваша творческая судьба?

Роман Лейбов, ученик Лотмана, рассказывает эту байку так.

Актер Лев Дуров должен был ехать в Германию, чтобы Штирлиц убил его из пистолета. И вот он пришел в отделение партии за разрешением на выезд, а там, в комиссии, сидят ветераны восстания Болотникова и первой Пунической. И строго так говорят актеру:

— Опишите нам флаг СССР, молодой человек.

Актер Дуров им отвечает:

— Флаг СССР — это черное полотнище с изображением белых черепа и скрещенных костей, он называется «Веселый Роджер»…

И пришлось Штирлицу убивать актера Дурова на советской земле!

Уже очень немолодого Вячеслава Тихонова с сердечным приступом привезли «по скорой» с дачи в ближайшую больницу. Это был военный госпиталь.

Медсестра заполняла опросный лист: фамилия, имя… Дошла до графы «воинское звание». Спросила.

Тихонов, вздохнув, ответил:

— Штандартенфюрер СС.

Сильной стороной матушки Советской власти было плановое хозяйство. В победители Московского кинофестиваля 1963 года был заранее назначен фильм «Знакомьтесь, Балуев» — мощное советское кино о строителях газопроводной трассы!

И все было хорошо, пока в конкурсной программе ни с того ни с сего не появился Федерико Феллини со своим «Восемь с половиной».

Это было с его стороны довольно бестактно по отношению к коллегам-газопроводчикам. Но «газопроводчики» (во главе с автором сценария, «литературным генералом» Вадимом Кожевниковым) оказались не робкого десятка и продолжали настаивать на своем: решено, что Балуев, значит, Балуев, и никаких мастрояней!

Чтобы добиться Гран-при для Феллини, глава жюри Григорий Чухрай день за днем ложился костьми в ЦК КПСС, грозя тамошним кретинам международным скандалом. И скандал таки состоялся: Жан Марэ и Стэнли Крамер, познакомившись с Балуевым поближе, едва не сбежали с фестиваля…

Когда дым рассеялся и Феллини, к чести Григория Чухрая, был увенчан главным призом, какой-то остроумец подвел итог этой фестивальной драмы…

И по Москве пролетела изящная шутка: «Восемь с половиной» победили в номинации «Лучший фильм», а фильм «Знакомьтесь, Балуев» — в номинации «Лучший фильм о Балуеве»!

Поэт Расул Гамзатов пожаловался в ЦК КПСС, что ему не дают квартиру в Москве. С учетом всесоюзного статуса аварского акына, это было совершенно немыслимо, и из ЦК позвонили в Моссовет, чтобы спросить по всей строгости.

— Как не даем? — изумились в Моссовете. — Он их не берет!

Оказалось: акын успел отказаться от роскошной квартиры на улице Алексея Толстого и не брал такую же на улице Горького!