Владислав Мацкевич - Флотские байки

Как-то под вечер вдоль берега прошел смерч внушительных размеров, а ночью, часа в два, — гроза, солидно затопив площадку и палатки. Неожиданно в одной завалившейся и затопленной палатке грянуло: «Наверх, вы, товарищи, все по местам…» Песню подхватил лагерь. Проливной дождь, молнии по южному — и песня. Запомнилось надолго.

Вскоре людское содержимое двух факультетов «Голландии» построили в колонну по три, и из бухты Стрелецкая строем мы двинули в город, на борт учебного судна «Волга». Зрелище было не для слабонервных. Лысые, с ушами, торчащими из-под бескозырок без ленточек, в негнущихся робах и в этих самых (не будем второй раз повторять) башмаках. Строй растянулся почти на километр. Скоро ли, далеко ли, но мы на борту учебного судна. Практически у всех это первая боевая посудина, дрожь палубы которой мы ощутили у себя под ногами. «Волга» была бывшим испанским транспортом, «прихватизированным» нашими в испанскую гражданскую войну. А чтобы его не узнали — пристроили вторую фальш-трубу. «Зелень подкильную» расписали по кубрикам, точнее, по грузовым трюмам, выдали по прооковому матрасу и прочие спальные принадлежности. Койками служил настил трюмов.

Ночью через нас бегали огромные и наглые испанские наследницы — крысы. Через пару ночей был отработан приём — все укладывались на «койки», то есть на пробковые матрасы, взяв в руки по башмаку. Дневальный вырубал свет, минут пять спустя по условному сигналу врубался свет, и в крыс, сосредоточившихся на шпангоутах и ребрах жесткости, летели тяжёлые рабочие ботинки. Жертвы среди хвостатых тварей были. Второй башмак шел на добивание.

Но не это было самым неприятным. Матросы судна, служившие в те времена по пять лет, отыгрывались на нас, салагах, по полной программе. Не посылали только пить чай с бимсами на клотике, зато в машинном и котельном отделениях чего только не было.

«Волга» снималась с якоря для учебного похода вдоль крымского и кавказского побережий. По дороге мы должны были участвовать в съёмке кинофильма «Корабли штурмуют бастионы», действо которого проходило в районе Судака. Перед отходом расписали нас по боевым постам, меня — дублёром котельного машиниста. По узкой, глубокой — до шести метров шахте по скоб-трапу попадаю в котельное отделение, представляюсь старшине. Тут же следует команда: «Слышь, молодой, в отсеке жарко, залезь за котел, отдрай иллюминатор». Полез в трюм, прополз под котлом и стал в полной темноте тщетно щупать борт, шпангоуты и прочие железяки набора. Иллюминатора нет. Задом выползаю назад.

— Нашел? Лезь, ищи лучше.

Когда прополз половину котла, дошло, что я значительно ниже ватерлинии (слова такого я тогда не знал), поэтому никакого иллюминатора в этом месте быть не может. Вылез, доложился. Велели снять робу и отстирать от мазута. Пока роба сушилась в струях вентилятора, в котельном отделении из машинного появился мой коллега Толя с тазиком в руках (обрезом по-флотски). Передаёт просьбу старшины команды машинистов — одолжить тазик вакуума. Его отсылают назад, якобы тазик для этого не подходит, неси мешок. Толя приходит с рогожным мешком, в него кладут четыре чугунных балластины весом по 16 килограммов, и страдалец по паелам поволок мешок в «закрома». А их поштучно нужно переложить через комингс переборочной двери и уложить опять в мешок. Через несколько минут груз доставлен обратно с объяснениями — начальнику ржавый вакуум не подходит.

Было потом мешание стальной кочергой воды в тёплом ящике, где она бурлит, как в водопаде, продувание ртом манометровых трубок и многое, многое другое.

Конечно, каждый из нас из школьного курса знал, что такое вакуум, но когда на тебя обрушивается лавина всяких ватервейсов, стрингеров, пиллерсов, флор и прочих корабельных технаризмов, клёпки в голове вышибает напрочь, да ещё и Нептун требует своей доли дани.

По окончании похода нас доставили в альма-матер. Громадное здание длиной 393 метра готово едва на четверть, но там внутри флотский порядок. Довольно долго мы расчищали, равняли площадку перед главным корпусом, где 28 сентября 1952 года приняли присягу. И я не знаю ни одного случая среди «голландцев» первого набора, чтобы кто-то принял присягу во второй раз после развала Союза.

После развала Российской Империи Финляндия получила независимость. Вновь образованное правительство этого молодого государства пригласило на должность министра обороны будущего маршала Маннергейма, служившего до этого в царской армии и достигшего значительных высот в армейской иерархии. Прежде чем дать «добро», он официально запросил правительство РСФСР освободить его от присяги, данной России. Он свято чтил честь Офицера (пишу с большой буквы, так как в Петровском морском Уставе слово «офицер» всегда писалось с заглавной буквы).

В «Записках командующего Черноморским флотом» Касатонова рассказано, как исподтишка, заманив командира лодки и старпома с корабля в казарму, «рухнутые» «чинили присягу» на подводной лодке в Севастополе. Часть личного состава во главе с мехом задраилась в кормовых отсеках. Задраившиеся по трансляции и переговорке высказали всё, что они думают об этой вакханалии, напомнили «заблудшим овечкам» о присяге, принятой в курсантские годы.

Эти стихи были написаны в ТОВМУ курсантом, списанным по здоровью с выпускного курса в 1948 году.

Позже он стал видным ученым.

После воины Держава приняла новую кораблестроительную программу. Офицеров флота понадобилось много, особенно инженеров-механиков. Посему в 51-м году было принято решение создать на юге, в Севастополе, новое инженерное училище, благо царь перед Первой Мировой войной начал, но не закончил строительство Второго морского кадетского корпуса. С Графской пристани хороню просматривались в бухте «Голландия» на горе большие руины этого корпуса.

За год отстроили примерно пятую часть шикарнейшего здания, длиной более 390 метров, а по огибающей 550 метров. Белый инкерманский камень, колоннады, портики, лепнина, внутренние дворики, километры натёртого до зеркального блеска паркета. От бухты вверх к корпусу шёл каменный трап, 283 ступени. Купаясь в бухте летом, а особенно зимой, мы наперегонки бегали по нему вверх к главному корпусу.