Виктор Белько - Просто поход

Солнце неспешно катилось над сопками, лениво разглядывая изумрудно-лесистые сопки, свинцово-серые воды и корабли, окрашенные в родной шаровый цвет. Так моряки называют всевозможные оттенки (а боцмана их еще называют «колеры») краски серого цвета [1] Красить боевые корабли русского флота в шаровый, т. е. в стальной, серый цвет предложил в 1895 году в целях маскировки тогда еще контр-адмирал Степан Осипович Макаров. До этого корабли традиционно окрашивались в белый и черный цвета. .

«У моряков все не так, как у людей! Вот скажешь — серый цвет — как-то уныло выглядит то, что сразу представляется. И небо — свинцово-серое, и море серо-штормовое… Тоскливо! А вот скажи — шаровый — и как-то те же оттенки становятся просто суровыми и мужественными, даже — где-то романтичными… Как вам на вкус: шаровые борта сторожевика — цвета штормового моря…? Или вот еще: «окрашенный в шаровый цвет сторожевик слился на горизонте с грозовым небом…»? Так это же — совсем другое дело!» — размышлял Андрей Крутовский, сняв фуражку и подставив лицо легкому ветру, радуясь теплу и свободному времени.

Лето приближалось к своей середине, стоял полярный день, и светило трудилось денно и нощно — и за себя, и за Луну. Но и оно уходило со своей вахты, нередко прячась за разбухающие дождями тучи. Океан-то — рядом, отсюда и капризный, плачущий климат. И вот тогда — да, серость, противная морось и… хандра. Если есть на неё время, конечно! А откуда бы ему взяться летом у корабельного офицера, не осчастливленного отпуском? И вот, всегда приходится быть в тонусе — вольно или невольно, но… тем не менее!

Сторожевой корабль «Бесшабашный» (по внутрибригадному прозвищу — «Безбашенный» [2] С учетом его боевого использования и объемных характеристик командира — пожалуй, где-то похоже. В прозвищах кораблей и должностных лиц на флоте часто была какая-то фатальная определенность… ), участвовал в крупных учениях. Ему недавно хорошо досталось — угодив под циклон, в самый шторм пришлось выходить в далекий заданный район, стрелять из всех многочисленных видов своего оружия, выполняя все мыслимые и немыслимые боевые упражнения.

Потрепанный многолетней службой красавец-сторожевик вот уже который день находился в отрыве от родной базы. Дело привычное, и не такое бывало, жаловаться не приходилось, но… домой все-таки хотелось!

А тут еще неожиданный приказ войти в залив и встать к причалу в столице флота. Это вполне могло означать, что возвращение откладывается, могло означать внеочередную проверку «вышележащим» штабом, могло…

«Да черт его знает, что еще могло означать?» — вдруг озлился капитан-лейтенант Крутовский, мысленно рассуждая. «Что очевидно — так ничего особенно хорошего! Пути флотского начальства — неисповедимы. «Человек предполагает, а Бог — располагает!» — гласила мудрая пословица. А вот для флотского служилого люда — между Богом и ним самим — целая этажерка разных командиров, штабов и начальников, причем, каждый из которых стремится им непременно располагать!» — примерно так, несколько раздраженно, думал, расхаживая по баку корабля. Он пытался думать на отвлеченные темы, но даже любимая им, индифферентная к повседневной текучке, мудрая восточная философия упорно сворачивала на служебную тропу.

Стоя у причала, корабль ощутимо раскачивался на приливной волне, вспоминая былой шторм. Устало, по-стариковски, постанывая натруженными шпангоутами и поскрипывая надраенными [3] Здесь — сильно обтянутыми, тугими. швартовыми концами, почесываясь потрепанными кранцами о причал, он блаженно потягивался на тросах у причала, пользуясь неожиданным отдыхом.

Остро пахло морем, йодом и всем тем, чем еще положено пахнуть боевому кораблю, честно отпахавшему «горбатое» море. Под шпигатами образовались рыжеватые подтёки недавно отбушевавшей морской волны. Но палуба давно перестала уходить из-под ног, а волны глубокого залива лишь тычутся в борта, как ласковые животные — хорошо!

Матросы верхних команд смывали с палубы, оружия и надстроек еще не высохшую морскую соль, не забывая, «изподтишка», шутливо поливать друг друга, радуясь неожиданной передышке, солнцу и тишине. Мичмана их поторапливали: вот засохнет соль, встанет белым налетом — тогда не ототрешь, намучаешься!

Тут Андрей заметил, что от левого борта отвалил «наливник» [4] Небольшой портовый танкер, используемый на внутренних рейдах. , залив «Беспощадному» все топливные цистерны по самые горловины. Матросы БЧ-5 сматывали свои толстые грязные шланг, еще сочащиеся соляркой… Он огляделся: — «Ба! Погляди-ка!» — изумился он. Команда снабжения и расходное подразделение таскали с грузовика на причале ящики и коробки с продовольствием в изрядно исхудавшие корабельные «закрома» — провизионки [5] Корабельные помещения, предназначенные для хранения запасов продовольствия. . Тут же вестовые и «камбузники» разгружали большую гражданскую хлебовозку. По всему причалу вкусно пахло горячим хлебом. Даже голодная слюна появилась!

«И чего это тыл так расщедрился?» — подумал с тревогой Андрей. «Сами все на причал все привезли! В лесу, определенно волки сдохли!» — с нарастающим подозрением думал минер. «Тыл — это не лицо флота, это его наоборот!» — как учит наш мудрый комбриг». По привычке к анализу, «сложил два и два». В груди опять шевельнулось нехорошее предчувствие… Два вывода сделать трудно! «Ну, а вдруг все же у оперативного тыла или у командира бербазы совесть проснулась? — безнадежно попытался он отогнать от себя свои собственные мрачные прогнозы. «Да ну, на фиг, так не бывает!» — он устыдился нелепости своего предположения.

Однако, за ужином, старпом капитан 3 ранга Георгий Меркурьев объявил офицерам, что, по данным известной нанайской разведки, сегодня же в ночь двинемся к «родным пенатам». Это вызвало веселое оживление, штурман и его командир группы сразу после ужина поднялись к себе — для предварительной прокладки. Зная золотой характер командира, штурман предпочитал быть готовым к любым неожиданностям, не дожидаясь особых указаний…