Олег Рыков - Разговорчики в строю №2

— Жарко, — невпопад ответил кажется Векслер и опять нагнулся над схемой.

— Так где он? — не понял я.

— Ну, я же сказал — жарко! — пояснил Векслер, — за пивом нам поехал. Два ящика он нам уже должен — за то, что включилось и взлетело, а третий он обещал, если все остальное заработает. Ну, я ему сказал, пусть сразу три берет, чего два раза ездить?

(Правдивая история)

Начальник штаба второй эскадрильи майор Гаркуша сидел в канцелярии и рисовал чертей.

— Уже третья, — тоскливо думал он, старательно выводя на бумаге завитушку чертячьего хвоста, — что же это такое, а? В первой эскадре — нет такого, в третьей — тоже. А у нас, как полгода пройдет — «здрасьте-пожалуйста». Пузо на нос — и в декрет. Что ж делать-то? Кому сказать — засмеют. Вот, извольте видеть: «Прошу предоставить мне декретный отпуск». НШ треснул кулаком по столу и обнаружил, что рисовал чертей как раз на окаянном рапорте. Обругав нечистого, Гаркуша принялся стирать ластиком неположенные картинки.

Начальника штаба можно было понять. Уход эскадрильской секретарши для начальника штаба — это катастрофа, мор, глад и семь казней египетских. Несколько лет штаб находился под опекой Киры Петровны. Пожилая Кира Петровна была женой летчика, всю жизнь промоталась с ним по гарнизонам, эскадрильское хозяйство знала, пожалуй, не хуже комэска, во всяком случае, ничего объяснять ей было не нужно, и Гаркуша с облегчением свалил на нее всю бумажную карусель, оставив за собой общее руководство работой штаба. Обнаглевшие технари в конце месяца иногда даже просили Киру Петровну помочь с заполнением карточек учета неисправностей. И с этой работой она справлялась без видимого напряжения. Штабные подоконники были заставлены ухоженными цветами, на оклеенных обоями стенах красовался набор портретов Вероники Кастро, Муслима Магомаева и Софии Ротару, а на солдатской тумбочке всегда пыхтел электрический самовар.

Но счастье не бывает вечным. Как-то в одночасье Кира Петровна стала бабушкой, и с работой пришлось расстаться. Расстроенный прощанием Гаркуша упустил из-под контроля кадровый вопрос, за что немедленно был наказан новой секретаршей в виде странного существа лет 20 от роду, с обесцвеченными волосами, тягучей речью и полным отсутствием зачатков интеллекта. Существо не отвечало на телефонные звонки, потому что уши у него были заняты плеером, постоянно теряло бумаги, печатало на эскадрильской «Ятрани» с чудовищными ошибками и имело скверную привычку забывать сладкие булки в ящике стола. Пронюхавшие об этом мыши сбежались со всего гарнизона, по ночам устраивали в канцелярии отвязные оргии, гадили в принтер и под конец перегрызли кабель тревожной сигнализации.

Когда существо заявило, что оно «типа залетело» и увольняется, Гаркуша с облегчением подписал рапорт и неделю с омерзением выгребал из канцелярии флакончики с засохшим лаком, растрепанные журнальчики с кроссвордами и отклеивал от компьютерной клавиатуры липкие картинки, которые существо добывало из упаковок жвачки. Он еще не знал, что его ждет.

Вторая секретарша была унылой теткой, повернутой на религии. Гаркуша нашел ее в поселке соседней птицефабрики. Она непрерывно постилась, при каждом матерном слове, оплошкой произнесенным кем-то из офицеров, осеняла себя крестным знамением и бормотала «Спаси Христос!». Даже в самую сильную жару она не снимала туго повязанный белый платок, отчего смахивала на чеченку-снайпершу.

Как и у предыдущей секретарши, руки у нее росли из задницы, и бардак в штабе стал принимать какие-то угрожающие, запредельные масштабы. К всеобщему изумлению, «христова невеста» тоже не сумела соблюсти девичью честь и тихо отчалила из канцелярии в неизвестном направлении.

— На птицефабрике родилась и мозги куриные! — подвел итог ее деятельности комэск. Он не отличался религиозностью.

К поискам очередной секретарши НШ подошел со всей ответственностью. Неделю он мотался по окрестным поселкам и, наконец, привел в штаб очередное приобретение. Сказать, что новая секретарша была несимпатичной, означало сделать ей комплимент, равнозначный предложению руки и сердца. Она была чудовищно, невероятно страшной и напоминала молодую Бабу-Ягу. В штабе ее тут же прозвали Квазимодкой. Правда, Квазимодка сносно печатала на машинке и со второго-третьего раза, бывало, могла уяснить поставленную задачу.

Гаркуша потирал руки:

— Ну, уж на эту ни у кого не встанет!

— А если встанет? — хмыкнул осторожный комэск.

— Найду этого осеменителя и заставлю жениться!

Глядя на новое приобретение, уныло тыкавшее пальцем в компьютер, Гаркуша надеялся, что штаб в полной безопасности. Но…

— Да что же это делается, граждане?! — взвыл НШ, перечитав рапорт. — Найду гада! Он у меня еще пожалеет, как в секретарш концом тыкать! Комсомольская свадьба им у меня обеспечена!

Вызванная на допрос Квазимодка особенно не отпиралась и на прямой вопрос: «Кто отец ребенка?» спокойно назвала фамилию. От неожиданности Гаркуша рухнул на офисный стул и покатился к выходу из канцелярии. Квазимодка следила за ним рыбьим взглядом, в котором парадоксально тлела искра материнства.

План НШ рухнул, вздымая тучи едкой пыли. Заставить жениться на Квазимодке техника самолета старшего прапорщика Полухина не было никакой возможности, потому что он уже был женат и имел двоих детей…

Капитан Яков Яковлевич Любомирский прибыл в нашу часть из гарнизона «Бутурлиновка», который в народе иначе как «Буратиновкой» и не называли.

Маленький, подтянутый капитан с черными усиками очень напоминал пана Володыевского из известного польского фильма, да и поляки в родне у него, кажется, были.

Яков Яковлевич был женат и многодетен, однако приехал к новому месту службы один. Обещанная ему квартира оказалась занятой и, ожидая, пока старый хозяин уедет в Германию, Любомирский завис в «чудильнике» — общежитии для холостяков.

Отсутствие жены сказалось на Любомирском довольно быстро. Через неделю холостой жизни любой разговор в его присутствии мистическим образом сворачивал на обсуждение полового акта, причем эротические фантазии капитана простирались значительно шире границ, положенных советскому человеку, коммунисту и офицеру. Целомудренные выпускники военных училищ, присутствующие при разговоре, неудержимо краснели, более искушенные двухгодичники-пиджаки хихикали.

Вскоре по техническим причинам Якову Яковлевичу пришлось отказаться от просмотра передачи «Аэробика». К исходу второй недели, глядя на абсолютно бесполую дикторшу программы «Время», он задумчиво, как бы про себя, спросил: «Интересно, а в рот она берет?».