Михаил Козырев - Пятое приключение Гулливера

Гулливер возвращается на родину. Встреча с семьей и друзьями. Рассказами Гулливера интересуются государственные люди. Возможность заимствования Великобританией порядков лучшей из стран. Мнение Гулливера.

27 сентября 1732 года корабль наш прибыл в Великобританию. Не могу описать того радостного чувства, с которым встретил я берега своей зеленой родины. Я горел нетерпением поскорее сойти на родную землю и даже недостаточно тепло попрощался с капитаном, о котором до сих пор вспоминаю с чувством величайшей признательности.

Не буду также останавливаться на описании радости моего семейства, увидевшего меня в полном здравии, и восторга, с которым я встречен был друзьями и соседями. Священника, бывшего виновником моего неожиданного отъезда, уже не было в местечке: он уехал, получив епископскую кафедру, которой и добивался. Теперь моя особа уже не могла интересовать его. По отъезде моем он обратил свою злобу на лошадей, оставленных мною в конюшне, и этим несчастным животным пришлось расплачиваться вместо меня. Они погибли в жестоких мучениях за нарушение законов церкви, не признававшей за животными права быть лучше человека.

Бедные гуигнгнмы. Презренные еху в лице недостойного своего сана служителя церкви отомстили вам за ваше нравственное превосходство.

Друг мой Эдвард Джонс, узнав о моем прибытии, в тот же день поспешил навестить меня. Он упрекал меня лишь за излишнюю поспешность, с которой я отрезал себе возможность возвращения на землю, хотя, по его словам, в этом и не было надобности. Шериф не мог арестовать капитана корабля, находящегося на своем посту, без специального приказа портовой администрации.

Больше всего Джонс жалел о том, что благодаря моей поспешности ему не удалось побывать в лучшей из стран.

— Я построил новый корабль, — сказал он, — мы еще отправимся с вами в дальнее плавание.

Как я и предполагал, материальный ущерб сэра Джонса был полностью возмещен ему моей супругой.

Рассказы мои о лучшей из стран мира и о порядках, в ней господствующих, возбудили всеобщий интерес. Паломники толпами приходили послушать меня. Невозможность каждому сотый раз повторять одно и то же и заставила меня написать эту книгу, как дополнение к моим первым четырем путешествиям.

Но не всех влекло ко мне только праздное любопытство.

Рассказами моими заинтересовались многие государственные люди Великобритании, занимающие и по сей час важнейшие посты в правительстве его величества, и видные члены парламента. Слушая мои рассказы, они всерьез задумывались над тем, нельзя ли ввести в обычаи нашей страны некоторые кажущиеся им несомненными достижения правительства Юбераллии в деле управления государством.

Так, многим нравился обычай преступников добровольно являться на суд императора. Нравился и обычай добровольных подарков государю и отсутствие в этой стране необходимости с трудом выколачивать налоги. Я не замедлил объяснить им истинный смысл этой добровольности, но мои объяснения нисколько их не разочаровали.

Многие хвалили императора за смелость, проявленную им в деле уничтожения книг, хотя считали сожжение крайней мерой, довольствуясь на первое время полным запрещением книжной торговли.

Но что нравилось всем и безусловно — это всемогущество законной власти Юбераллии, способной сделать злого — добрым, больного — здоровым, голодного — сытым, безобразного — красивым, бездарного и тупого — гениальным, все вообще видимое — незримым, а все существующее только возможным и то лишь в зависимости от усмотрения его величества короля.

Не скрывал я, какими путями достигалось это всемогущество, не скрывал я, что система, принятая в Юбераллии, привела к полному обнищанию страны и даже к отупению ее жителей, не скрывал и того, что я оставил страну в далеко не блестящем состоянии, — государственных людей все это мало беспокоило, и ничего, по их мнению, не говорило о непригодности самой системы.

При этом одни видели причину неудач в недостаточном понимании населением лучшей из стран мудрых забот своих властителей.

— Если бы население Юбераллии от чистого сердца отдавало себя и свое имущество в бесконтрольное распоряжение правительства, страна процветала бы. Но ведь они лгали каждым своим шагом, и справедливо, что нищета и голод были возмездием за эту ложь.

Другие не придавали никакого значения искренности подданных: пусть будет и ложь, только бы повиновались. Важно, говорили они, чтобы правительство правильно понимало нужды страны и направляло все силы к мирному процветанию, а не увлекалось мечтами о завоевании всего мира.

Один из крупнейших государственных деятелей, бывший первый министр, потерявший популярность после одной из кровопролитнейших войн, которой он был одним из вдохновителей, рассчитывает даже приобрести снова потерянную власть и влияние путем полного заимствования системы управления Юбераллии. В речах и докладах он не перестает доказывать, что эта система в быстрейший срок сделает наше отечество могущественнейшей из держав мира.

Он считает только, что единство чувств и мыслей, требуемое этой системой, может быть достигнуто и без выселения представителей низших рас, так как сам он вряд ли бы смог, подобно мне, доказать при дворе императора Юбераллии отсутствие в своей крови нежелательных примесей. Он полагает, что, избежав некоторых ошибок великого императора лучшей из стран, мы достигнем также и того земного рая, о котором этот величайший, по его мнению, деятель только мечтал.

Не думаю, чтобы этому бывшему политику удалось убедить представителей низших сословий королевства в преимуществах этого нового Эдема, в котором им, как и их товарищам в лучшей из стран, пришлось бы, подобно Адаму в старом Эдеме, только фиговым листком прикрывать свою наготу.

Огромным успехом пользовалось волшебное зеркало, привезенное мною из Юбераллии. Кто только ни стремился посмотреться в него! Потерявшие красоту и голос актрисы, депутаты, забаллотированные на выборах, потерпевшие крах банкиры, проторговавшиеся купцы, чиновники, отданные под суд за взятки, вожаки партий, потерявших влияние, побежденные полководцы, министры, получившие отставку, изгнанные своими народами короли. Все они, глядя в это зеркало, не могли понять, благодаря какой несправедливости потерпели они удары судьбы, и с новой силой возгоралась в них надежда вернуть утраченное. Не отказывались от утех, доставляемых зеркалом, и лица, к которым судьба покамест была благосклонна. Судья, глядя в него, считал себя неподкупным, писатель — талантливым, военный — храбрым, политик — дальнозорким, философ — мудрым, аббат — святым, развратник — нравственным, лентяй — трудолюбивым. Я не говорю уж о неодушевленных вещах — и те, отразившись в зеркале, приобретали недостающие им качества, соответственно повышаясь в цене.