Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

Так вот, как только косноязычные изгои объявляли во всеуслышание, о том, что стало им теперь за пределами славной страны Советов-то вдруг очень хорошо — все, о них сразу же все благодетели забывали. И тут вдруг снисходило на диссидентскую сволочь эту некое прозрение. Опять же, не на всех снисходило. На тех, кому только колбасы не хватало, ничего не снисходило — тихо погружались они в относительную сытость западной жизни, и тина скотского благополучия смыкалось над их головой. А тем, кому не хватало творческой свободы, вдруг становилось невыносимо скучно — нет закрытых тем и никого разрушительной протестностью своей уже не удивишь, а на конструктивную созидательность, оказывается, не хватает силенок-то творческих. Ну не оторваться никак от обыденности и не взмыть в настоящий творческий полет! И, значит, совершенно справедливо в своем Отечестве диссидентским амбициям не потакали ни злостные критики, ни скучные чиновники от культуры. Не велась на диссидентские потуги и самая читающая в мире публика — не приняла она дешевые проявления псевдотворчества.

Вот такие вот не соответствующие окружающей действительности мысли копошились в воспаленном Серегином сознании, подернутом дымкой одолевающего его сна. И он бы, наверное, окончательно заснул, облокотившись на шаткий забор-плотину, если бы не вынырнувший вдруг из недр свинского приюта армейский «скотник». Бодро прошлепав по изобилующей полутонами слякоти, он донес до Сереги отголосок командирской воли: «Товарищ подполковник желает немедленно Вас видеть! И по этому случаю жалует Вам на сегодня свои резервные чулки от ОЗК!»

«Интересно, кому пришло в голову назвать эти резиновые «бахилы» чулками? — думал Сергей, просовывая шпеньки в неразработанные еще резиновые петли. — Чулки у нормальных современных людей ассоциируются с интимной деталью женского туалета, подчеркивающей элегантность женской ножки. Тут же картина совершенно иная — ноги военных, одетые в эти «чулочки» напоминают распухшие от укусов термитов слоновьи конечности, неуклюже сталкивающиеся при попеременном обгоне друг друга в ходе стремительного военного перемещения».

Прохлюпав через весь двор, Сергей оказался в тесном и полутемном свинарнике и поначалу не сразу разглядел суровые начальственные контуры. Ага! Вот он! Склонился над счастливой кормящей свиноматерью и почесывает за ее обвисшим грязным ухом. Счастливая свиноматерь довольно похрюкивает. На лице командира застыла безмятежная улыбка. Наконец он приподнимает голову и замечает переминающегося с ноги на ногу старлея, явно не знающего как повести себя в этой двухсмысленной обстановке: рубануть строевым шагом по проваливающимся в зловонную жижу отмосткам, при этом гоня перед собой волну и создавая многочисленные в радужности своей брызги, а затем, выпятив грудь и приложив руку к полной надежд голове, бодро так и громко доложить о своем всеми долгожданном прибытии? Или тихо так, бочком, приставными шагами подойти и шепотом представиться? Не нарушать свершающегося «таинства»? Но, командир вмиг разрешил внутренние Серегины терзания.

— Здорово, старлэй, — зычным голосом произнес он, распрямляясь и протягивая Сергею ладонь с прилипшими ворсинками хилой свинской растительности и давно не стриженными грязными ногтями.

Глянув на протянутую ему мохнатую лапу, Сергей поперхнулся. В этот момент в голове старлея что-то щелкнуло и ему вдруг все в этой округе стало невыносимо противно. И это зловонной свинячье царство, и этот самодур подполковник с облепленными говном слоноподобными бахилами.

— Здравия желаю, товарищ подполковник — поднося ладонь к голове и касаясь кончиками пальцев правого виска, хмуро ответил Сергей, демонстративно не замечая протянутой руки — старший лейтенант Просвиров прибыл для дальнейшего прохождения службы.

В пропитанном вонью воздухе повисла густая пауза.

— А-а-а! Вон воно щё! — вдруг вскрикнул раненый неслыханной, в его представлении, «борзостью» старлея и уязвленный до чрезвычайности командир, возмущенно потрясая не пожатой ладонью — Чыстоплюйчыка сюды прислали?! Ну шо ж, я Вас буду тут учиты лопаткою дэрмо разгребати.

— Вы, наверное, не поняли, — вконец осмелел Серега, сообразив по особенностям командирской мимики, что отношения между ними испорчены окончательно и что терять ему уже нечего, — я ведь сказал, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, а не для разгребания, извините, вашего говна. Это уж Вы как-нибудь сами извольте.

— Ну знаешь лы шо… Мнэ глубоко насрати з высокой колокольны на то, шо Вы зараз говорылы. Вы, наверное, до сых пор ни як нэ врубытэс… щё ысты по Вашему служба?! — закончив гневно хватать ртом благоухающий воздух, вдруг искренне удивился голосом глубоко уязвленный командир. — Служба — цэ и исти ежедневноэ и ежечасноэ разгребание гымна! Вид гымна измэнается постоянно, вернээ меняэтся его происхождэние, источнык, як сказать, а вид подобной дэятелности по-сто — я-нэн! Поняли Вы?! Разгребаниэ, ворошениэ и пэрэкладывани с миста на мисто — постоянны! И вечны!

— Странно, но до сих пор как-то не приходилось этим заниматься.

— Так то Вам крупно повезло — Вы же, небось, всю дорогу интеллигента из себя корчили. Вы чыстоплюйчик, эдакий, почти ведь зараз до Афгану опрэдэлылыся. Там ерунду всякую нэкогда, наверноэ, робитэ. Там, нэбось, постоянно полушариями надо було гремыхаать и робыты над тем, як боевы задачы ысполнаты и пры том щё шкиркы подчиненных свих заховаты, та и про свою шкирку надо ще не забуваты. По сэбэ знаю, що цэ такэ. Я все ж таки фронтовик. А вот тэпэрь зараз прыдется Вам этим заняться. Гимном, в смысле. Времени для ерунды всякой тут у нас нэмэрэнно. Цэ хоть и боевой, но «прыдворный» батальон. Здэся надо швидче успевать и боевые задачи исполняты, и снэг зимой белой краской красити!

— Извините, товарищ подполковник, — встрепенулся, задумавшийся было Серега — по-моему, вы забыли представиться.

— Шахрайчук моя фамилия! Подполковник Шахрайчук меня все тут кличут, Ваше высокоблагородие! И прошу будь ласка запомныты, щё на ввэрэнной мнэ террыторыы я исты цар, бог и старшый воынский началнык! Впрочым, у Вас щё буде время узнать меня получше. Норов мий крутой и хитрые мои повадки. А тэперь идытэ соби в общежитие и обустраивайтэсь як Вам завготно. Позвольтэ, «вашбродь». А що Вам там обустраивать? Мыльныцу с брытвой в тумбочку бросил и порядок. По военному надо все. Нэ рассусоливая. Сэмья-то, я надеюсь, нэ с Вами зараз приихала? Цэ вирно, рановато еще. Житья для Вашей сэмьи зараз нэ видаты. Ладно, ладно идите себе. Насчет койко-места я ще вчёра распорядился. И нэ забудътэ, як устроитэсь, так на общегарнизонну вечерню поверку припожаловать. На плац, будь ласка, припожалуйте у 21.00. Нэт, лучше Вы пораньше приходьте. За тридцать хвилын до начала, я определю вам мисто в строю и личному составу вас заодно прэдставляты буду.