Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

— Какая это еще семья к Вам вздумала вдруг приехать? Что Вам спокойно не живется? Мы же выделили Вам койко-место в общежитии, вот и проживайте там себе в удовольствие. Не каждому такая удача в жизни выпадает. Так Вы нет, чтобы спасибо сказать, еще чего-то требуете. Семья какая-то надумала вдруг приехать к нему…

— А Вы, наверное, еще моего личного дела не успели прочитать и не знаете, что у меня, оказывается, она есть. Семья эта. Впрочем, при Вашей занятости это совсем неудивительно. Я уже и сам стал забывать об этом факте своей биографии. Проснешься, бывало, утром в одиночестве и начинаешь думать: а чего это я опять в кровати один очутился? На соседней койке храпит какой-то мужик, или же множество каких-то мужиков похрапывает, посапывает и временами даже попердывает на множестве соседних коек. Я же, вроде бы, когда-то женился и даже, если не изменяет память, успел дитем обзавестись. Где же это все? Куда делось? Может, мне все это только сегодня приснилось? Не поверите, аж потом иной раз прошибет. Приходится сразу же открывать Удостоверение своей личности и убеждаться в своей психической дееспособности — там черным по белому написано: семья есть. И даже некоторые данные приведены: жена — такая-то, сякая-то; сын — такой-то, сякой-то. Вот как только глянешь на эти документы, так сразу и успокаиваешься. Но не надолго. Потом другие мысли начинают в голову лезть: а жена не вышла ли ненароком еще раз замуж? На кой ей такой муж? А может давно уже пошла по рукам или превратилась в обычную проститутку после долгой разлуки-то? Что с сыном? Может, уже состоит он на учете в детской комнате милиции? Вы понимаете, о чем я?

— Вы меня за советскую власть не агитируйте — я коммунист с десятилетним стажем. Не надо забывать, что мы с Вами в армии находимся, а Вам командир еще по Вашему приезду сказал, что с семьей надо бы повременить, потому как нет свободного жилья в гарнизоне.

— В этом отношении мне как-то по-барабану, что и когда он там сказал. Нет жилья, давайте мы поселимся в штабе. Вон у Вас агиткомната какая большая. Вынесем из нее трибуну-кормушку для агитатора и сразу же можно будет туда две кровати и шкаф поставить. Туалет в коридоре имеется. Правда, только один. Но это не беда — повесим табличку для мальчиков и девочек и будем по расписанию переворачивать. А как по другому? Вы ведь как замполит никак не можете допустить развала советской семьи? Этой фундаментальной ячейки социалистического общества?

— А где же я, по-Вашему, буду политзанятия с прапорщиками проводить? Это ведь два раза в неделю и по четыре часа!

— Понятия не имею. Можно в том же туалете. Там места на всех прапорщиков хватит. А семья потерпит. Это же всего-то два раза в неделю.

— Немедленно перестаньте кощунствовать! Политзанятия — и в туалете! Это же надо было такое ляпнуть! Надо уже, наверное, выносить обсуждение Вашего поведения на партийное собрание! Даже представить страшно, что в этом заведении будут звучать такие имена: Ленин, Маркс, Энгельс…! — замполит с картинным благоговением закидывает голову и зажмуривает глаза.

— Дело Ваше, я предложил один из множества вариантов. И ничего кощунственного я тут не вижу. Вы что, всерьез думаете, что люди, имена которых Вы только что перечислили, были бесплотными существами и не знали, что такое сортир? — лицо старлея, не желающего становиться предметом внимания партсобрания, сразу же приобретает классическое в лихости и придурковатости своей удивленное выражение.

— Какое это еще «множество вариантов», — хитро прищурился заметно смягчившийся замполит, — предлагайте, может мы тут чего-то не знаем, а Вы только приехали, глянули вокруг и сразу что-то увидели.

— Например, можно подселить нас в квартиру Ахтунга. У него же четырехкомнатная, а живет вдвоем с женой. Зачем ему столько квадратных метров?

— ??????????????????!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! — глаза Хитрованова, выскочив из орбит, заскакали как теннисные мячики по громадной поверхности его обтянутого зеленой биллиардной тканью стола. Дыхание сделалось сдавленным и хриплым.

— Что с Вами? — деланно-обеспокоено спросил Сергей, делая заботливый полувыпад в сторону резной тумбочки, стоящей рядом со столом и поддерживающей запотевший граненый графин, взятый в плен окружавшими его граненными же стаканами, — может водички налить?

— Кх-м! Кха-кха-кху-кху-кху! — закашлялся посиневший лицом замполит и плеснул в стакан воды себе сам. — Вы в своем уме?! Представляю себе физиономию Ахтунга, услышавшего такое предложение! Он же нас всех сразу же в Читу сошлет!

— Это на каком же основании? Вы только представьте себе: на общем партийном собрании гарнизона не имеющий жилья коммунист Просвиров задает вполне обоснованный вопрос имеющему излишек жилплощади коммунисту Ахтунгу. Заметьте: не старший лейтенант Просвиров задает вопрос полковнику Ахтунгу, а коммунист Просвиров задает вопрос такому же, как и он коммунисту, но с другой фамилией. И фамилия эта — Ахтунг. Коммунист Ахтунг, конечно же, отвечает коммунисту и собранию что-то невнятно-невразумительное, потому как ответить собственно нечего: нарушено советское жилищное законодательство. Коммунисты внимательно слушают этот бред и бурно обсуждают ответ коммуниста Ахтунга. Затем, коммунисты ставят вопрос на голосование и выносят по-партийному справедливый вердикт: «Подселить на избыточную жилплощадь коммуниста Ахтунга обездоленную семью коммуниста Просвирова». И все. Делов-то. Когда у нас там очередное собрание? — лицо старлея вновь принимает стандартно-петрозаветное выражение.

— И думать про такое забудьте, — бессильно откидывается на спинку кресла пятнами побледневший замполит, — идите, служите. Мы подумаем, как лучше поступить, и дадим ответ по существу Вашего рапорта.

— Только прошу обратить внимание на дату приезда семьи, товарищ майор.

— Идите, идите. Ответ будет дан вовремя.

— Но если трибуну надо будет заранее в туалет перенести, так Вы…

— Я же сказал: идите!!! — досадливо замахал на Сергея руками озадаченный замполит.

В этот же день Сергей заступал в наряд дежурным по части. Выслушав инструктаж начальника штаба и посидев часок на спине, он провел краткий устрашающий («Враг не дремлет!», «Будьте бдительны!» и т. д.) инструктаж суточного наряда на плацу, сообщил «секретное слово» начальнику караула и развел наряд под гимн Советского Союза по местам несения службы. Пересчитав оружие, хранящееся в комнате дежурного по части, он быстро принял дежурство у своего однокашника Ильинского и приступил к выполнению хлопотных обязанностей. Ночь прошла относительно спокойно за исключением двух удививших старлея эпизодов. Оба эпизода были связаны с входившими в его обязанности посещениями расположения рот в ночное время с целью проверки бдительности несения службы дежурными и дневальными, а так же контроля выполнения «срочными» военными распорядка дня — второго по значимости «святого писания» для всех военных после «Библии» — Уставов. Первый эпизод случился при посещении расположения роты, в которой служил его однокашник. Посчитав спящих бойцов и убедившись в правильности всего в роте происходящего, Сергей хотел было уже покинуть этот храм дисциплины и уставного порядка, когда его слуховое внимание привлекли странные звуки, приглушенно доносившиеся из умывально-туалетного помещения. Если к этим звукам сильно не прислушиваться, то можно было подумать, что это шум капели из неплотно закрытого крана. Поначалу Сергей так и подумал, хотя капель была какая-то странная: как будто падающие капли тут же кем-то слизывались с поверхности металлических военных раковин. Сергей уже хотел было сделать замечание дежурному по роте и напомнить ему о необходимости экономить народное достояние, в состав коего входят и запасы пресной воды. Словом, хотел было сказать что-то вроде: «С таким вот подходом к экономии богатств нашей Родины, товарищ сержант, можно и Байкал за год просрать». Но, войдя в умывальную комнату, Сергей убедился в том, что все умывальные «крантики» добросовестно закручены, и чавкающая капель доносится из соседнего клозетного помещения. Старлей бесшумно проник в пропахшую смесью хлорки, карболки и естественных человеческих выделений комнату и по слуху определил, что звуки доносятся из-за дверей одного из очков. Старлей замер и прислушался. Звуки на какое-то время прекратились, но тут же возобновились с новой силой. К звукам добавилось уже явно различимое человеческое сопение сразу нескольких лиц. «Это еще что такое, — с ужасом подумал Сергей, — педерасты в советской армии?!» Он резко дернул ручку двери на себя, выломав хилый «очковый» шпингалет «с мясом». Негодующему взгляду старлея представилась следующая картина: на «очке», обычно с трудом вмещавшем среднего военного, каким-то образом разместились три здоровенных хохла, сидящих на корточках. На доске, покрывавшей фарфоровую чашу унитаза, ровненьким рядком розовело ополовиненным шматком тонко порезанное сало, рядом с салом леживало несколько откушенных луковиц и крупно нарезанный кирпич «столовского» черного хлеба. Бойцы-хохлы поначалу от неожиданности оторопели и уставились на старлея узкими от недавно полученного удовольствия глазками, но, разглядев дежурного, немедленно совершили каждый свою попытку принять вертикальное положение, при этом свинячий шматок неожиданно ожил и, подпрыгнув, соскочил на спасительную кафельную поверхность клозета. Его освободительному примеру тут же последовали надкусанные головы «цыбули», а завершил общую картину побега полет горбушки ноздреватого черного хлеба прямо в руки разгневанного старлея. Сергей некоторое время удивленно вертел в руках спасенную горбушку не в силах подобрать слова, соответствующие создавшейся ситуации. Наконец он пришел в себя и положил хлеб на переборку между «очками».