Александр Коперник - Китобой

Несмотря на то (или, может, благодаря тому), что мужчины ей не интересовались, Мася постоянно их боялась. Она всё время краем глаза следила, не уделяет ли ей кто чрезмерно много внимания. Перед тем, как завернуть за угол в незнакомом месте, она всегда останавливалась, сжимала зубы и кулаки; иногда, прежде чем идти дальше, Мася аккуратненько выглядывала из-за угла — а вдруг там… что именно — она никогда не додумывала. Образ абстрактного маньяка не имел почти никаких черт, только рост (высокий, разумеется), силу (очень, очень большую, конечно), взгляд (безумный, естественно — причём глаз она не представляла, взгляд существовал как-то самостоятельно) и орудие убийства (молоток, нож или острая отвёртка).

Сестра, которая научила её бояться углов и мужчин, скончалась от рук алкоголика-мужа — он ударил её молотком в висок; этот факт дополнительно усилил эффект от страшных детских историй.

Некоторое время назад Масю уволили из редакции, в которой она проработала корректором пять лет. Платили там очень мало, но многого ей и не требовалось. Она бы работала и дальше, и умерла бы там, работая, прямо в офисе, прямо за столом, прямо не отпуская планшета и маркера, но редакция внезапно разорилась, и Мася оказалась брошенной на произвол рынка труда. Долго без дела не просидела — оказалось, что на корректоров большой спрос, и работа нашла её уже через полмесяца. Неплохая работа, хотя, кроме обычной корректорской деятельности, ей приходилось ещё сокращать тексты и оформлять их для типографии.

Проработав на новом месте несколько дней, она стала участником своего постоянного воображаемого кошмара.

Сначала некий незнакомец испугал её, когда они ехали в лифте в бизнес-центре — оба на девятый этаж. Он пытался на неё не смотреть, но это ему удавалось плохо — он постоянно бросал косые взгляды, изучал её сквозь зеркало, висящее на стене лифта. Может, он и не маньяк, но какой-то извращенец — точно, так решила для себя Мася. Следующие дни он шёл за ней по утрам от метро до работы. Не догонял, не отставал — держался метрах в пяти позади. И каждый раз они оказывались вместе в лифте — слава богу, наедине больше остаться не удавалось.

В общем-то, пары дней ей хватило, чтобы понять: он — тот самый маньяк, которого она боялась всю свою жизнь; тот самый маньяк, о котором рассказывала страшилки старшая сестра; тот самый маньяк, из-за которого Мася семь лет назад купила газовый баллончик, а в прошлом году — электрошокер. Больше она не могла расслабиться — ей постоянно казалось, что он ходит за ней по пятам, слушает её телефон, и даже — чего греха таить — подглядывает ей в окно, несмотря на двенадцатый этаж и полнейшее отсутствие балкона. Мася купила сумочку побольше — чтобы электрошокер влез, и отныне, находясь не дома и не в офисе, всё время держала на нём руку.

А незнакомец продолжал ходить за ней по утрам. На третий день, и на четвёртый. И на следующей неделе — шёл, не догонял и не отставал. Но настал одиннадцатый день их знакомства ; Мася была примерно на полпути на работу, когда услышала, что он ускорил шаг и догоняет её. Маньяк начал действовать, решила она; прикусила кончик языка и сняла в сумочке электрошокер с предохранителя.

Костя решил, что не надо сразу верить своему «счастью»; если уж сама природа, само проведение вздумало его подставить под такой удар, стоит подвергнуть судьбу ещё одному испытанию; он создал ещё одну, как ему казалось, невыполнимую схему. Костя придумал так: если он будет видеть её каждое утро в течение десяти дней, то это — действительно судьба, и придётся-таки смириться.

Удивительно, как он не подумал, что она только-только устроилась на работу в компанию на его же этаже, и ходит на работу точно в то же время, что и он. Что бы там ни было, вторая схема сработала тоже, и, как бы он не пытался уйти от этой «обязанности», пришлось признать жестокий факт: выхода нет, надо действовать.

Всё утро одиннадцатого дня, пока он ехал в метро, он раздумывал над тем, как бы ему с ней заговорить. А вдруг ей будет неинтересно? А вдруг она замужем, или, чего доброго, не той ориентации? Костя мучился, осознавая, что сегодня впервые по-настоящему попробует заговорить с незнакомой женщиной; но что поделать, если он дал себе обещание и обязан его выполнить?

Как и полагалось, женщина ехала вместе с ним на эскалаторе. Так же, как и всегда, она зашла в магазин вместе с ним. Так же, как и всегда, пошла его путём. Он шёл за ней, и отчаянно орал — про себя — мол, давай же, догони её, сделай что-нибудь; будь, наконец, мужиком, ты же обещал, так держи слово, — кричал он на себя внутри своей головы. Он достал платок из кармана, протёр лоб. Кое-как запихал платок обратно.

А может, — подумал он, — не надо вестись на собственные провокации. Ну, придумал какую-то ерунду когда-то давно, что теперь, мало ли кто что придумывает по юности. Если все суждения, идеи, мысли, которые приходят в голову юнцам — да перетягивать в последующую взрослую жизнь… да вымрут все тогда. Чего это я так вцепился в эту свою схему, глупый какой.

Прекрати ныть! — прикрикнул он на себя; про себя, разумеется. — Дал обещание — так выполняй, ты долго ждал возможности его выполнить. Вперёд. Вперёд. Вперёд, гнусный тупой неудачник!

Он ускорил шаг. Расстояние стремительно стало сокращаться.

Вы бы посмотрели… нет, не так; вы только посмотрите, как действие переместилось в настоящее, и происходит прямо сейчас , у вас на глазах. Он догоняет её, и тянет к ней руку, и от его руки, как от Ахиллеса до черепахи — всё меньше, и меньше, и вот рука почти достигает её плеча; сейчас, сейчас его пальцы сомкнуться, удерживая её тонкую конституцию; расстояние сокращается, и секунды становятся всё длинней. Двенадцать сантиметров. Шесть. Три. Масину руку сводит от напряжения. Она чувствует спиной, как к ней тянутся пальцы, в воображении похожие на истекающие отвратной слизью щупальца. Она вот-вот развернётся, и ударит преследователя током; секунды становятся всё длинней, пространство — всё более и более упругим, напряжённым, наэлектризованным. Три секунды. Две. Одна. Сверху на них падает огромный белый кит.