Григорий Горин - Избранные страницы

– МЕНЯ ЧАСТО СПРАШИВАЮТ: «А КТО, САВЕЛИЙ, ВАША ЖЕНА?»

Я ГОВОРЮ: «А ВЫ КАК ДУМАЕТЕ?»

ОНИ ГОВОРЯТ: «ДУМАЕМ, ОДНА ИЗ ДВУХ… ЛИБО – АВДОТЬЯ НИКИТИЧНА, ЛИБО – ВЕРОНИКА МАВРИКИЕВНА».

Обвал. Вой, стон. Первые обмороки…

Вот какова была его слава. И вот от чего он однажды решил отказаться, подав документы на выезд в Америку.

Начальство ахнуло: и чего такому человеку не хватало?

Интеллигенция тут же сочинила злую остроту насчет очередной «утечки мозгов».

Простой народ просто отказался верить, восприняв происходящее как очередную хохму:

– Савелий явреем заделался? Ну, молодец… Ну, дает… Ну, наливай!

Фильмы с его участием еще некоторое время продолжали показывать по телевизору, хотя фамилию из титров аккуратно вырезали. Идиотизм нашей цензуры! Как будто Крамарова можно было с кем-то перепутать!

Потом интерес к нему стал ослабевать, хотя иногда советскую общественность и будоражили слухи о его судьбе: снимается в Голливуде, сделал операцию по исправлению косоглазия и теперь играет исключительно агентов КГБ. Очевидно, американцы уверены, что у агентов – исключительно прямой и ясный взгляд на мир.

Перестройка вернула Крамарова стране. Сначала в титрах, потом – в газетных интервью, потом он возник перед нами во плоти. 1992 год. Кинофестиваль в Сочи. Дирекция готовится к встрече голливудской кинозвезды…Бронированный лимузин, несколько плечистых телохранителей… Однако, к удивлению устроителей, всякие предосторожности оказались ненужными. Крамарова никто не атаковал, не похищал, толпы поклонников не разрывали его на части.

На встречах со зрителями он повторял еще классическую репризу:

– ДРУЗЬЯ! КАК ВЫ ПОМНИТЕ, Я ВСЕГДА ИГРАЛ ЖУЛИКОВ, АЛКАШЕЙ И ПРИДУРКОВ! ОЧЕВИДНО, ПОЭТОМУ ВЫ И ВСТРЕЧАЕТЕ МЕНЯ КАК…

Шутка не работала. Встречали спокойно.

Страна изменилась: алкаши стали наркоманами, жулики ушли в коммерцию, придурки возглавили партии и беспрерывно митинговали. Крамарову некого стало представлять, кроме самого себя. А это и есть самое сложное в судьбе артиста.

Иногда он рассказывал зрителям о своих грандиозных успехах в Голливуде, но делал это как-то неуверенно… И о толпах своих новых поклонников на бульварах Лос-Анджелеса тоже повествовал как-то нечетко, без подробностей. При этом в его округлившихся глазах стала появляться скрытая печаль…

Меня лично это порадовало. «Теперь он сможет сыграть Хлестакова», – подумал я и даже представил, как трагически и достоверно прозвучит в его устах фраза про «сорок тысяч одних курьеров…» А слава, в конце концов, – дело наживное.

Его все-таки узнавали на улицах.

Помню, мы договорились встретиться у театра «Ленком». Он вышел из такси. Проходившие по улице две девушки и мужчина остановились как вкопанные.

– Смотри-ка! – сказала первая. – Это ж…артист! Ну… как его… В Америке живет который… Еще лицо переделал который…

– Джексон?! – подсказала вторая.

– Ну! Не… А может, и не Джексон…

– Ладно! – сказал мужчина, обрывая спор. – «Жексон-Фуексон!» Пошли! Магазин закроется!

И они быстро побежали прочь, не оглядываясь на бывшего кумира. 1997 г.

С Эльдаром Александровичем Рязановым мы дружим давно. Поэтому я принимал участие во всех его многочисленных юбилеях, презентациях и фестивалях, посвященных его творчеству. Всякий раз сочинял шутливые послания…

Но неутомимый Эльдар живет такой бурной творческой жизнью, что никакой фантазии уже не хватает.

Поэтому я заготовил в компьютере стандартное послание, которое можно подредактировать для любого торжественного случая в жизни Рязанова.

Это послание, кстати, могут использовать и другие многочисленные поклонники Эльдара Александровича…

Уважаемый товарищ Рязанов! (Дорогой Эльдар Александрович! Милый Эльдар! Элик! и т. д. Нужное обращение подчеркнуть, в зависимости от степени близости к юбиляру.) Разрешите от всей души поздравить Вас (тебя) с юбилеем… (презентацией… открытием новой программы… годовщиной со дня выхода на экран… годовщиной со дня запрета выхода… на экран… с окончанием строительства гаража и т. д. и т. п.) и просто с хорошей погодой, поскольку плохой, как поется в песне, и не бывает, за что огромное Вам спасибо!

Все мы бесконечно любим и ценим фильмы (книги, стихи, песни, передачи, роли, интервью, созданные Вами, а также слухи, сплетни, домыслы, созданные нами про Вас, Ваших родных и друзей), за что Вам тоже огромная народная благодарность!

Старшее поколение нашей страны, которое помнит Вас давно… еще со времен Кутузова в исполнении Игоря Ильинского, глубоко Вам признательно за заботу и внимание. Взять хотя бы любимую народом «Иронию судьбы!» В трудные годы антиалкогольного маккартизма, в подполье, люди собирались группами по трое, чтоб посмотреть этот фильм или даже просто понюхать кассету, после чего наступало то «хорошее настроение, которое не покинуло наш народ до сих пор в предновогодние дни!» Юное поколение училось у героев Ваших фильмов, у легендарного Деточкина… который, как известно, воровал машины, а деньги отдавал детским приютам.

Сегодня бывшие приютские дети уже выросли и, наконец-то, сами воруют машины, а в приюты отдают взрослых!

За ту Большую дорогу, на которую Вы их вывели, огромное спасибо Вам, дорогой Эльдар Александрович!

А сколько новых женских имен Вы открыли за свою кинематографическую судьбу! Людмила Гурченко! Алла Пугачева! Светлана Немоляева! Татьяна Догилева! Лия Ахеджакова! Всех не перечислишь!..

В таком цветнике у многих творцов закружилась бы голова, но Вы, как истинный художник, видели в женщинах прежде всего товарища по работе и ни на ком из них даже не женились ни разу, за что и огромная Вам благодарность от всей общественности! Мы бы могли и дальше говорить о Ваших заслугах в свете очередного непонятно какого Вашего юбилея, но лучше всего об этом поет сам народ в стихах, которые Вы ему подсказали…

(Далее – пожатие рук, объятия, поцелуи, совместная выпивка, поспешное бегство со сцены и т. д., в зависимости от ответных чувств, охвативших юбиляра после такого приветствия.)

Этот монолог был написан давно, лет двадцать назад. М. В. Миронова и А. С. Менакер были приглашены с выступлениями в знаменитый парижский концертный зал «Олимпия». Стали думать над соответствующим репортуаром. И пришли к выводу, что лучшие сатирические монологи и сценки не могут быть использованы, поскольку французы их просто не поймут.

Мне показалось это несправедливым. «Как это не поймут? – негодовал я. – Хорошенько объяснить – поймут!»