Леонид Соловьев - Повесть о Ходже Насреддине

В остальном Агабек не терял времени попусту, — все его старания, все разговоры и хитрости направлены были к одному: отвратить державное сердце превращенного от Ходжи Насреддина и притянуть к себе. С этой целью он проводил возле ишака целые дни, самолично ему прислуживал, кротко перенося ишачьи безобразия, которых было достаточно, ибо "приличествующее хлеву — безобразно в палатах". Он всеми способами препятствовал Ходже Насреддину оставаться наедине с ишаком и всячески сокращал минуты их свиданий. "Сиятельный принц утомлен" или "Принц занят государственными делами", — внушительно говорил он Ходже Насреддину и выпроваживал его в мазанку на бугре.

Ходжа Насреддин покорно уходил, хотя ему смерть хотелось узнать — о чем Агабек толкует ишаку целыми днями, когда они бывают вдвоем? И он услышал. Однажды, придя в неурочный час, он застал их в саду, поглощенными тайной беседой. Стоя на грядках, среди благоухающих левкоев и гвоздик, попирая копытами пленительно чистый цветочный ковер, ишак, сопя, чавкая и бурча животом, пожирал из рук Агабека дыню, ломоть за ломтем, а в длинные уши ему лились коварные речи.

— И после того, о сиятельный принц, — нашептывал Агабек, — он позволил себе неслыханную дерзость:

порицать вашу царственную природу, а в равной степени природу вашего порфироносного родителя. Он говорил… Нет, мой язык отказывается повторить гнусности, которые он говорил. Он сказал: принц сварлив и глуп. Это не я, это он сказал… Принц вздорен, мелочен, упрям, и нынешнее прискорбное обличье в полной мере соответствует его внутренней сущности. Не скрывается ли за этим злонамеренный умысел — покинуть великого принца где-нибудь по дороге в Каир или — что еще хуже! продать погонщикам за ничтожную плату, как самого обычного среди прочих длинноухих, четырехкопытных, и тем самым лишить египетский трон законного и единственного наследника?… И еще он сказал…

Прячась за кустами китайской жимолости. Ходжа Насреддин тихо удалился, не замеченный Агабеком.

Ночью он сказал вору:

— Я слышал донос, — плод созрел.

— Ты, как всегда, действовал без ошибки, — отозвался вор. — Скажи, какую струну в его сердце ты избрал для игры столь успешной?

— Зависть. Из всех глупых и вредных чувств, присущих людям, — это едва ли не самое сильное. Есть индийская сказка: одному человеку аллах сказал:

"Проси у меня все, что хочешь, и я дам тебе, но с одним условием — что соседу твоему дам вдвое больше. Если тебе усадьбу, то ему — две, если тебе коня — то ему пару. Что хочешь ты получить?" — "Всемогущий, прошу тебя, — ответил этот человек, — вынь у меня один глаз!.."

Пропели третьи петухи — рассветные. Вор встал, поклонился Ходже Насреддину:

— Мне пора. Какие ты дашь мне поручения, что мне предстоит в ближайшем будущем?

— Предстоит еще одно путешествие в Коканд.

— Всемилостивый аллах! Каждое путешествие — это пара сапог. Подошвы так и горят на здешних камнях!

— В последний раз. Сюда ты больше не вернешься, а я нагоню тебя уже в Коканде.

— Что же делать, — я готов. Когда прикажешь отправляться?

— Я скажу…

Была в саду Агабека, в самом дальнем конце, маленькая беседка; здесь не было ни левкоев, ни гиацинтов, садовник никогда не заглядывал сюда со своим ножом, плющ и дикий виноград росли свободно и обвивали беседку, перемешав листву; по утрам в беседке дольше держалась росистая свежесть, пахло мятой и сырой землей и птицы вокруг пели дольше, ибо густая завеса зелени не пропускала сюда слишком раннего солнечного луча. В этой беседке однажды утром и состоялся у Ходжи Насреддина важный разговор с Агабеком.

Старый слуга — слепой, глухой и вечно безмолвный — принес кувшин вина и две чаши; это был единственный слуга, оставшийся в доме, остальных Агабек отпустил, дабы не разгласилась тайна превращенного. И теперь, не опасаясь доноса, он с увлечением предался мерзостному, тайному пороку пьянства, склоняя к тому же и Ходжу Насреддина. Сегодня — начал с утра.

— Хозяин, ты плохо выполняешь поручение принца, — сказал Ходжа Насреддин, принимая из рук Агабека чашу, налитую с краями. — Близок мой отъезд, а ты до сих пор еще ничем не подготовил меня к приятию должности визиря и дворцового казначея в Египте.

— Разве ты думаешь двигаться?

— Дорога в Каир не близка.

— Но совсем недавно ты говорил, что не примешь должности визиря. Ты думал о своих ученых делах — об уединенном жилище и скромном пожизненном доходе.

— Я и сейчас думаю, но султан ведь может не согласиться на это. Скажет: принимай должность или отправляйся на плаху! С ним не поспоришь. Вот я и решил на всякий случай приготовиться к должности.

Агабек беспокойно замигал мутными глазами и засопел.

— А тайная комната? — напомнил он.

— Об этом как раз я и хотел с тобою побеседовать, — о наилучших способах избежать ее. Ты многоопытен и мудр — научи меня. А в награду — клянусь! — я пришлю тебе из Египта кальян, отделанный золотом, и серебряный кувшин для вина.

Кальян и кувшин! — это было все равно, что пообещать жаждущему в пустыне две капли воды. Не кальян и не кувшин мерещились Агабеку, а дворцовые подвалы в Каире, полные золота. И кроме того — еще дороже денег! — почет и великая в часть.

Ходжа Насреддин сидел, опус^з голову: он в лицо Агабеку не смотрел, зато не отводил глаз от его рук. И по дрожанию толстых пальцев, по трепету вздутых жил читал все в его душе так же ясно, как по волшебной книге. Поэтому для него не были неожиданными слова Агабека:

— Узакбай, а что, если ты уступишь принца мне? Соглашаться сразу не следовало: пусть он распалится!

— Тебе? — усмехнулся Ходжа Насреддин. — Не такие люди предлагали мне то же самое. Но, во-первых, принц желает иметь провожатым в Каир только меня, во-вторых…

— Принца можно уговорить. Кроме того, пока он в этом обличье, в ишачьем…

— Можно поступить с ним и бесчестно, хочешь ты сказать? Обмануть его? О хозяин!..

— Вовсе не то я подумал. Но можно его ответ истолковать в желаемую сторону. Поскольку человеческих слов он произносить не в силах…

— А махание хвостом и двиганье ушами?

— Вот их-то и можно истолковать!

— Поистине, хозяин, ты рожден для придворных должностей! Но есть и второе препятствие — ты сам.

— Я?…

— Чем ты можешь вознаградить меня? Неистовое желание быть египетским визирем так разожгло Агабека, что он даже обрел в себе красноречие.

— Ты жаждешь уединения? — говорил он, наклоняясь к Ходже Насреддину. — Где найдешь ты уединение большее, чем здесь, и тишину совершеннее? — Действительно, тишина вокруг была, как в светлом сне. — Ты хочешь иметь пожизненный доход? Мое озеро даст тебе достаточно для богатой жизни.

— Да, но хлопоты с этим озером и с отпуском воды, — упирался для вида Ходжа Насреддин. — Они будут меня отвлекать от ученых занятий.