Ману Джозеф - Серьезные мужчины

– А что здесь тайного?

– Что я сделал в кабинете.

– А почему это тайна?

– Ади, беги.

Оглушительный грохот утреннего звонка испугал их обоих. Они переглянулись. И рассмеялись.

– Беги давай, – сказал Айян.

Он смотрел, как мальчик взбирается по ступенькам. А потом приложил мобильный к уху и занес карандаш над страницами, вырванными из дневника. Он шел к кованым воротам, а кабинет Сестры Честити был у него в трубке. Там уже разговаривали – и разговаривали о викторине. Он встал в тихом переулке по соседству со школой и принялся слушать. Но записать смог всего шесть вопросов.

Это возбуждало. Волосы Оджи Мани были обернуты тонким белым полотенцем. Спина красной ночнушки намокла. Серебряные ножные браслеты застенчиво лежали на ее желтых от куркумы щиколотках. Это зрелище всегда подталкивало Айяна поглядывать, чем там занят их сын. Пока их брак был свеж, он, видя ее такой, приставал, чтобы она разделась, оставив только полотенце на голове. Со временем она перестала соглашаться. Но его это не излечило. Образ женщины после ванны, так легко возмущавший его покой, – самый стойкий символ домохозяйки. Он видел его в тамильских мелодрамах, на которые подсела Оджа. Домохозяйки заматывали головы полотенцами. Трудящиеся женщины применяли фен.

Оджа открыла стальной шкаф, осознавая, что он за ней наблюдает. Иерархия в шкафу не менялась с тех пор, как Оджа ее установила. Нижняя полка – крупы. Над ними – специи и консервы, а затем – особые тарелки для гостей. Верхние три для одежды. В синей пластиковой коробке украшения, доставшиеся по наследству, они всегда напоминали Одже о ее хорошей судьбе.

– Не важно, у меня они лежат или у тебя, доченька, – говорила ей мать перед свадьбой, – они все равно достанутся ему, если он пригрозит сжечь тебя керосином.

Оджа достала четыре своих лучших сари и показала Айяну. Он подошел поближе – рассмотреть. Она удивилась, до чего серьезно он ко всему этому отнесся. Выбрал ее единственное сари без блеска. Синее хлопковое с маленькими белыми квадратиками.

– Будет много богатых людей, – сказал он, – а богатые женщины смеются над теми, кто днем носит блестящую одежду.

– Откуда ты столько всего знаешь о богатых женщинах?

– И никаких толстых золотых цепочек. Эта, которая на тебе, – в самый раз. Тонкая. Что надо.

– Но это же важный день, ты сам сказал.

– Важное теперь не значит золотое.

Она нахмурилась, но согласилась. В таких делах он обычно бывал прав. Оджа вгляделась в своего мужчину. На нем была парадная флотская белая рубашка с длинным рукавом, щегольски заправленная в серые брюки. Черные строгие туфли начищены. И на нем были часы. Их он надевал только по особым случаям. И от него приятно пахло.

– Тебе надо пиджак, – сказала она. – Ты в нем смотришься героем.

– Нет-нет. На такие мероприятия пиджак не надо. Нужно выглядеть, будто тебе, в общем, все равно.

– Ади! – крикнула Оджа. – Заканчивай мыться.

Ади стоял за стеклянной выгородкой в углу кухни. И пел вслух:

– Ди-ай-эс-си-оу. Диско, диско.

– Ади, а ну выходи.

Мальчик появился, обернутый в полотенце. Оджа бросилась к выгородке с сердитым лицом.

– Диско, диско, – сказал ей мальчик.

Айян вытер его, глядя на стеклянную душевую, которую выстроил когда-то с такой любовью. Мальчик ткнул пальцем в свой слуховой аппарат. Айян помог его приладить. Закрепил маленькую белую коробочку у Ади на животе. Из коробочки выходил белый проводок. Айян подул Ади в ухо – посушить. Ади хихикнул. Айян дунул еще раз. И всунул туда наушник.

Оджа вышла из-за выгородки и посмотрела на них одобрительно. Он надул губы – показал их тайный скабрезный знак. Она улыбнулась. Скабрезные мысли ей были нипочем – ничего в связи с ними делать не нужно. Она подошла к ростовому зеркалу на дверце шкафа. Айян и Ади пристально следили за тем, как она выпучила глаза и принялась рисовать вокруг них черным карандашом.

В такси они повздорили. Оджа хотела ехать на автобусе или идти пешком. Айян желал взять такси.

– Дождь будет, – сказал он ей.

Ади втиснулся на заднее сиденье между родителями.

– В автобусе не пойдет, – ответила она сердито.

– А от остановки до школы?

– У нас есть зонтики, не? Да и вообще дождя не будет, по-моему.

– Это же всего двадцать рупий.

– Курочка по зернышку, – отозвались Оджа с Ади хором и расхохотались.

Когда такси добралось до ворот, Оджа уже умолкла. Она нервничала. Левая сторона переулка была полностью забита машинами. У ворот неразбериха. Шоферы, не нашедшие, где оставить автомобиль, пытались развернуться, и возникла пробка. Охранник оглядел Оджу с грудей до пят и разулыбался Айяну.

– Все богатые уже здесь, – сказал охранник.

– Мне надо в класс, – сказал Ади, вытаскивая палец из отцова кулака. – А родителям – в зал. Ученики зайдут строем, – пояснил он, после чего коротко проинструктировал: – Родителям не нужно входить строем, они могут как угодно. – Он показал на главный корпус справа. – Главная аудитория – вон там. Не называйте ее залом. Она называется «Главная аудитория».

Он поспешил по аллее к лестнице. Через несколько шагов обернулся и многозначительно улыбнулся отцу. Оджа помахала ему и на миг попыталась расшифровать эту потайную улыбку сына отцу. Она молча пошла за Айяном к главному корпусу. Две маленькие девочки в фартуках, гораздо младше Ади, шли перед ними и оживленно болтали по-английски. Оджа рассмеялась.

– Так быстро по-английски шпарят, – сказала она.

Рядом с задним входом в аудиторию, перекрикивая ликующий гвалт, рвавшийся изнутри, болтали родители. Они походя разглядывали учеников – те прибывали стройными колоннами и исчезали за дверями.

– Сейчас зайдем или погодя? – прошептала Оджа мужу.

– Чего ты шепчешь?

– Я не шепчу, – прошептала она.

Они стояли в нескольких футах от компании родителей, которые обсуждали уроки верховой езды в новой международной школе-интернате, открывшейся в пригороде. На матерях были футболки и джинсы, или брюки, едва закрывавшие колени, или длинные юбки. Некоторые облачились в шальвары. Все до единой смотрелись очень дорого. Оджа придвинулась к мужу.

Айян разглядывал отцов. У него самого была, как он думал, хорошая рубашка. Обошлась ему в пятьсот рупий, но в рубашках и брюках этих мужчин, в том, как они держались, было такое, от чего он чувствовал себя их шофером. Утром, рассматривая себя в зеркале, он не сомневался, что будет им под стать, но теперь, среди них, он казался почему-то мельче. Да и Оджа выглядела как их кухарка.

– Пошли поговорим с ними, – сказал Айян.

– Нет, – уперлась Оджа, но он уже направился к компании. Она поплелась за ним. Оба встали на краю кружка. Айян нацепил улыбку причастности к разговору и попытался встретиться взглядами с одним мужчиной, которого видел раньше. Женщины коротко оглядели Оджу. Одна посмотрела на ее ноги, и Оджа подогнула пальцы.