Ф. Илин - В море – дома! Славный мичман Егоркин

– Ага! Правда жизни, значит? Ну, и где ты видел костер зари в июле? – вкрадчиво спросил замполит поэта.

«Поэт» сказал с непосредственной чистотой: – А так красивее!

– Так ты бы еще тогда и про пальмы с попугаями бы написал – то-то твоя зазноба бы обзавидовалась!!! Сверху донизу… и потом – про рифмы – типа «любовь-кровь» и «репка – сволочь и залепка» ты, похоже, слышал, а про размер – нет! И какой разговор с постами, если из вас каждое слово «морзянкой» буквально выбивать из ваших голов приходится? – и продолжал:

– А, интересно тебе, что такое размер стиха, если это не размер бюстгальтера? Это значит, что количество слогов в строчках с одинаковыми рифмами, должно быть одинаковым! Иначе твои стихи нельзя будет прочесть, не икая! Читай Пушкина, Лермонтова, Есенина, журнал «Юность» с современниками. Вон, в библиотечке, что-что, а эти книги есть…

А вообще – если можешь не писать, лучше не пиши! А то поэты любят читать свои стихи – кому попало, лишь бы найти «свободные уши». Между тем, количество нервных и психически-расстроенных людей растет – так вот, навернут тебя по голове, чем ни попадя, и ничего им за это не будет! А судья прочтет твои стихи – и вообще их освободит, как потерпевших… И. вообще – отвлекаться от своих обязанностей на вахте – это нарушения, а тайком кропая хреновые стихи, оставлять без присмотра доверенное тебе морское пространство – так вообще преступление! Тетрадь заберешь у меня после смены с вахты! Понятно?

– Так точно!

– Ну, вот – неси вахту дальше!

– Да, Сергей Константинович, ты и мизантроп! – потянув за руку Сергея, вполголоса сказал командир: – Вон, «птицеловов» по юту походя размазал, совесть у них искал, теперь вот поэт под руку подвернулся… Нет бы – подбодрить – у вас единственное военное училище, где русский и литературу преподавали, как я слышал, а ты… – укоризненно покачал головой Жеребчиков, вышедший проверить вахту и покурить – заодно.

– Да, преподавали, и преподаватели у нас были классные… – Васильцев припомнил с ностальгической грустью свое киевское прошлое.

– Наверное, не тебе чета? Знаний тебе книжками по башке не вбивали?

– Как сказать, да уж, наверное! Во всяком случае – не на этой кафедре! – согласился Сергей и обратился к сигнальщику: – Пиши, Баранов, если охота – только один совет – читай сначала сам, оч-че-нь внимательно, и думай, что в итоге получилось! А то… Есть такая болезнь – графомания называется, заболеешь – и мозги высохнут, думать нечем будет! А то пишут стихи – все, кому не лень! Вот не пиши стихов – и прослывешь оригиналом! А то некоторые «Казбек» для этого курят… Долго – пока окружающие этого не заметят!

– А другие – ногами-руками по-японски машут – подхватил Жеребчиков… И вообще, полагаю, что люди постепенно надоедают даже людоедам! От тесного общения…

Посмеялись… Васильцев тоже закурил – когда на вахте и дежурстве, то сигарета – это не просто дань вредной привычке, это еще и пять минут вахты – на фиг!

Командир корабля и его замполит тогда и думать не думали, что где-то совсем не далеко, в северной части полигонов боевой подготовки флота, как раз закончились очередные торпедные стрельбы флотилии атомных подлодок. А их последствия существенно разнообразят завтрашний день. И не только славному экипажу капитан-лейтенанта Николая Жеребчикова, но и многим дядям с шитыми звездами на погонах. И даже МИД всего Союза будет этим озабочен. Знать бы, где упадешь, так и о соломке бы наперед позаботился… но кто знает? Вот поделись своими перспективными планами вслух – и ничто не исполнится. Уже было! И жизнь была бы скучнее… Иной раз – скука это – благо!!.

Итак, стрельбы подлодок шли по плану – и противолодочные, и по надводным кораблям. А сколько этих стрельб было за последние два дня! Ангары катера-торпедолова были набиты стальными сигарами с практическими «головами», всех типов. На некоторых из них до сих пор мигали сигнальные лампы. Команда торпедолова сноровисто собирала их по всем полигонам, укладывала эти металлические холодные «чушки» на стеллажи и порядком умаялась, и морально, и физически. Но, наконец, их командующий передал приказание торпедолову топать в Загрядье, на торпедо-техническую базу, притаившуюся за одним из колен в Сосновой губе и сдать туда практические торпеды на исследование. От результатов этих исследований будут зависеть оценки боевых упражнений подлодкам, и, следовательно, результаты за учебный год. Важное дело!

Прибравшись на палубах и в настройке, команда повела свою посудину в назначенную точку, получили добро всех положенных оперативных дежурных. Кораблик весело бежал себе назначенным курсом, распустив за собой белые усы бурунов, убегающих прочь от форштевня. Стояла, как уже говорилось, белая-белая, но глубокая ночь. Всем смертельно хотелось спать – сказывалась многодневная усталость и рваный, короткий сон лишь иногда. А кроме команды на борту были еще флагманский минер в звании капитана первого ранга – старший на борту, флагманский штурман одной из дивизий и еще несколько заинтересованных в исходе торпедных стрельб офицеров. Понятное дело, с каютами на катере проблемы, но место, где прикорнуть на и вытянуть усталые ноги, найти было можно.

С чувством исполненного долга, все так и сделали. А в кубриках уже вовсю стоял заливистый храп аж плафоны дрожали! Сам старший на борту, в уступленной ему хозяином, каюте командира катера, храпел так, что в соседней каюте капитану морской ракетоносной авиации, приписанному на учения для согласования действий, снился сон, что он стоит на старте и слышит гром двигателей стартующего бомбардировщика, только тот что-то долго не взлетает… Вот такие бывают ассоциации от посторонних ночных шумов. Да! А у вас?

Командира катера сон тоже сморил, и он, спустившись вниз, пристроился в рубке, около крошечного прокладочного стола. Наверху остался один рулевой – матрос, прослуживший целых полгода. Сам! Ибо его командир отделения передвинул свою вахту на более позднее время – без ведома понадеявшегося на него командира, конечно. Словом – все как положено – если какое-то нарушение допускает командир, то далее нарушения рождаются сами собой и идут снежным комом! И еще – суммарный вектор всех случайных нарушений всегда направлен в сторону большей аварии или неприятности – если мягко сказать.

Как сбился курс – точно никто не знал. Скорее всего, рулевой просто прозевал поворот, а вахтенный офицер не вовремя задремал. Ага – на вахте – оно всегда не вовремя! А что – берег далеко, цели – ни одной в целой округе, море – спокойное, почти полный штиль и видимость – сто на сто! Отсюда и спокойствие.