Илья Ильф - Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

Затем глава фирмы призвал в свой кабинет жену покорителя негритосов.

– Ваши слезы уже несозвучны. Люди устали. Вот если бы вы могли что‐нибудь комическое! Двух звезд наша фирма не выдержит. Если вы можете смеяться и веселить лучше Алины, то мы оставим вас у себя.

Молодая женщина посмотрела на главу фирмы и тихо ответила:

– Смеяться? В этой стране меня выучили только плакать. А смеяться мне не приходилось! Я не умею смеяться!

Кинокартину зритель видит дважды.

Второй раз он видит ее за деньги, всю сразу – с музыкой и надписями – на экране. Первый раз – бесплатно, зато только сцены, снимаемые на открытом воздухе.

Так как кинематографическое «районирование» России уже совершилось, то житель Винницы видит только инсценировки еврейских погромов, одессит – только девятьсот пятые годы, ленинградец – только девятые января.

Любовно-драматические сцены снимаются в Москве, преимущественно на Каменном мосту.

Бесплатного и занимательного зрелища сколько угодно.

Из ворот большого и официального здания на Красной площади выходит кинооператор. Его сопровождает целая свора черносотенцев. Позади всех важно ступает городовой.

Вид его немедленно вызывает у прохожих сердечный смех. На городовом – всё в порядке. Красные шнуры, лакированная кобура. Нормальный царский городовой.

Бородатый черносотенец вежливо осведомляется у режиссера:

– Палки брать будем? Стекла бить.

Вся банда отправляется громить рабочую потребительскую лавку для картины «Машинист Ухтомский». Стекол сегодня бить не будем (вчера уже повыбивали), но палки взять надо. Пригодятся.

Орава рассаживается в грузовики.

– Стоп! Где студент и курсистка?

Хилый студент в зеленой шинели и курсистка торопливо лезут в грузовик. Лица их мрачны. Палки припасены, кажется, про них. В хорошей картине студентов полагается избивать.

Машина мчится к Бутырской заставе и останавливается у лавчонки. Лавочку громили еще во время вчерашней съемки. Сейчас будут грабить.

– Вывеску!

На фасад вешают вывески с надлежащими для девятьсот пятого года «ятями» и твердыми знаками.

Сцена маленькая и нетрудная. Главная беда – в нахлынувших со всех сторон любопытных толпах.

Наконец приготовились и начинают.

Из разбитой лавчонки выбегают громилы. Они суетливо делят между собой толстые колбасы, какие‐то галеты и папиросы.

Городовой умиленно созерцает.

– Появляется студент! – кричит режиссер.

Студента бьют по шеям. Курсистка спасается бегством. Черная сотня выбивает оставшиеся еще целыми стекла.

На звон погрома и крики режиссера сбегается вся Ново– слободская улица, хохочет, соболезнует, во всю глотку делает свои замечания.

Сцена повторяется еще и еще раз. Студента снова и снова берут в кулаки.

Репетируют следующие сцены.

Очень холодно, мороз отбивает память, но толпа не расходится до самого конца.

Подобная съемка в рабочем районе вызывает интерес к кино больший, чем самые широковещательные афиши. А понятие о девятьсот пятом годе дает не худшее, чем полдюжины лекций на эту тему.

Для картины «Машинист Ухтомский» одной из московских кинофабрик понадобилось снять прием Николаем II в своем кабинете знаменитого расстрельщика полковника Мина, а также ряд других эпизодов, разыгрывающихся в комнатах Зимнего дворца.

Постановщик картины решил для этих сцен декораций не строить, а снимать их в самом дворце.

Вообще говоря, это очень неудобно. В большинстве случаев бывает проще и удобнее строить на кинофабрике любые комнаты, чем ездить в другой город, таща за собой сложные осветительные аппараты, актеров и киносъемщиков.

Тут, однако, победило желание дать картине подлинный исторический фон, и на прошлой неделе маленькая киноэкспедиция выехала в Ленинград.

Сам Ленинград в это время был буквально захвачен кинематографщиками. В городе происходили грандиозные по десять и двенадцать тысяч человек участвующих, инсценировки для картины «9 января».

В Александровском саду стреляли в рабочие толпы, на Мойке конями мяли интеллигентов казаки, по Невскому проспекту во весь опор мчались казаки, с громом прыгала артиллерия, и в специальных вагонах трамвая спешили на съемку дюжины сановников в парадных, шитых золотом мундирах.

Рабочим кабинетом Николаю II служила его библиотека. Это – большая, очень высокая комната, сплошь обшитая дубом в нежилом готическом стиле. В ней стоят рояль, три стола и на маленьком столике – шахматы в особенно молодецком ложнорусском стиле. Книжные шкафы идут понизу и вверху вдоль галереи.

Электротехники экспедиции связались с электрической магистралью дворца и мигом втащили на галерею два переносных прожектора со стеклянными отражающими зеркалами.

– Николай сядет у стола возле камина! – говорит режиссер. – Свет!

Стали пробовать освещение. Свет включили, и два электрических солнца залили угрюмую царскую библиотеку сильнейшим розовым светом. Запылали также вольтовые дуги четырех маленьких прожекторов вокруг стола.

Кинооператор проверил свет и остался доволен.

– Царя!

Полковник Мин уже ходит, стуча огромным набором медалей и крестов на груди, но царь задержался.

– Усы примеряет!

Но вот и царь. Он будто с портрета сорвался. Приглаженные височки, всероссийски известные рыжеватые усы и благосклонный взор. Похож, очень похож! Самодержец всероссийский!

– Похож? – спрашивает он музейных служителей.

Некоторые из них служили во дворце еще при Николае. Они‐то уж знают.

– Вы чуть потоньше будете! – хором отвечают служители.

Пока царя внимательно рассматривает режиссер, служители пускаются в детальное обсуждение.

– Он‐то ничего! Веки только у него какие‐то припухшие. Вот на прошлой неделе у нас тоже снимали. Вот то был Николай! Этот не может конкурировать.

Впрочем, с тем Николаем никто не может конкурировать.

Это заведующий одним из ленинградских хлебозаводов. Играет он безо всякого грима. У него все свое: нос, лоб, усы, бородка. Похож на царя так, что люди, увидевшие его впервые, сначала просто молчат, а после душевно, долго и обалдело хохочут. Такие усы и борода, как у этого заведующего, вырастают только раз в тысячелетие. Он снимается в картине «9 января» и представляет своего рода киноредкость.

– Репетируем! Приготовились!

Нет, не совсем еще приготовились. Безделушки, которыми заставлен царский стол, прикованы к нему проволочками, надо их освободить, не то в картине это будет заметно.

– Потом, нужна какая‐нибудь папка для деловых бумаг!

«Каких‐нибудь» папок во дворце нет.

– Я вам дам бювар Александры Федоровны! – предлагает заведующий музеем.