Валерий Попов - В городе Ю.: Повести и рассказы

Помню, как наконец уплывали оттуда — ночью, на нашей яхте, молчаливо представляя себе, на скольких сразу экранах мы светимся: на ракетных планшетках ПВО, на инфракрасном ночном прицеле танков, в перископах, на экранах охраны дач…

Зачем уехал оттуда? Отлично бы жил, вторую корову уже менял!

Но для Вали, жены Кошкина, там, точно, была лучшая пора — местной суперинтеллигенткой была!

…Желтый теплый свет, отраженный от неподвижной воды, греет кожу. Голоса, долетающие по воде с невидимого берега. Вот оттуда пришли две волны, уютно хлюпнули под мостками: кто-то там, садясь в лодку, качнул ее.

— Ты, наверное, пришел звать его на очередную гулянку? Должна разочаровать тебя: по крайней мере один из вас свое уже отгулял!

Как?! Даже качнуло! И это она спокойно называет — разочаровать? Потом мелькнула дикая надежда: может, она меня имеет в виду, может, это я отгулял?.. Но почему?

Неужели смерть мужа вызывает в ней такое торжество? Вообще есть такие люди! Принципы — важней. Она — такая!

— Считаю, что он достойно ушел из жизни!

Не понимаю — как он раньше-то с нею жил?

— Достойно — это как?

— Действительно… Откуда тебе знать, что такое «достойно»?

Сделала свое дело — могла бы отдохнуть немножко, не оскорблять! За десять минут устал! Представляю — каково ему десять лет! Неужели действительно сломался?

— Сказал, что устал обманывать и уходит из жизни!

— Как?

— Это уже меня не интересует!

Странно! Могла бы помочь…

— Он что — звонил?

— …Да.

Врешь, косая, не возьмешь!

Никогда он ничего заранее не решал: «Откуда я могу знать, какое настроение там появится?» Умно.

— Впрочем, я его похоронила уже давно!

— Как?!

— С тех пор, как он начал лгать!

Ну, тогда можно считать, что он вообще не рождался!

Потом я ехал на трамвае и вспоминал, как мы однажды тут с Кошкиным ехали, смотрели в окно на запорошенные пустыри и говорили друг с другом: «Это Невский, что ли? Ну да — вон же Казанский собор. А вот Исаакиевский…» Пока кто-нибудь из соседей, потеряв терпение, не начинал орать: «Какой Невский! Что вы городите?..» Но то посторонние люди, а то — жена!

Потом на цоколе сидел у метро, возле чугунных пионеров… Чугунная пионерка! «…похоронила… давно!»

Совершенно обессиленный тут сидел… Что такое, ё-мое? Не принять ли мумие?

…Помню, оказались мы с ним в разлуке: я на солнечной Кубе лодки сдавал, он, как более ловкий, в солнечной Монголии. Переписывались. И тут придумал он мыльную марку! Наклеиваешь марку, осторожно намыливаешь, на нее ставят штамп — на том конце связи стираешь штамп вместе с мылом, снова намыливаешь марку, отправляешь.

Может, и жизнь можно намылить — чтоб много раз?

Ну что? На дачу? Сутуло попить чайку, после — глубокий освежающий сон?

Нет!

— Здравствуйте.

— О! Давно у нас не были!

Даже и этих заведений перемены коснулись. Раньше сами красавицы были строго одеты, а теперь даже кассирша-диспетчерша сидит нагишом.

— Друга моего нет?

— Давно уже не было. Раздевайтесь.

— …Попозже зайду.

Потом еще в баню заглянул, где мафия смывает грехи. Однажды было с ними дело: начальник их наше учреждение в карты выиграл. Договорились делать «ванек-встанек» на валюту. Наполнитель: по документам — свинец, а на самом деле — титан. Поставили сто тысяч штук, валюту огребли. Оказалось по документам — свинец, а на самом деле — чугун! Русская игрушка «ванька-встанька»! Какая разница — как, главное, чтобы стоял! Обиделись почему-то, честность взыграла! С автоматами на нас пошли. Пришлось дыхнуть на них пламенем, чтобы поняли, что к чему!

— Ванька не заходил?

— Не было.

Где же этот сатрап режима, теперь неизвестно уже какого?

…Не хотел сюда заходить, напоследок оттягивал. Но что делать? В студенческие годы халтурили тут, обмывали привезенных после несчастных случаев — со всего города свозили сюда. Работы хватало! С тех пор шутили, мол, в морге блат. Иногда заходили.

— Типа этого… не было тут?

Наш друг, теперь кандидат наук, как-то косо смотрел.

— Да давно вас жду!

— В каком смысле?

— В прямом! Хана вам пришла, как и всем нам! Давайте, пока еще на пол не кладу! Давно нас могила ждет! Пользуйтесь, пока я тут, недолго осталось!

Да — мрачно. Но несколько общо.

— Значит, пока не было его?

Молчит. Гляжу — и глазам своим не верю: два знаменитых артиста — Юсупов и Харламов,— знаменитые и к тому же живые!

— Нам куда?

Хозяин мрачно:

— Пройдите в тот зал!

Ушли — и оттуда сразу же выстрелы, вопли донеслись.

— Что это?! — говорю.

— Дожили! — он говорит.— Зал один сдаем под дубляж фильмов!

Ну, это неплохо, наверное. Искусство и смерть. И когда я уходил, оттуда дикий хохот раздавался. Это посильнее, чем «Фауст» Гете.

У орлов спрашиваю — «Не было». У девиц-красавиц — «Нет!». Значит, одному мне тянуть лямку вампира? Прихожу на вокзал. Появление Кошкина с зеленоватым лицом эффектней бы было, но этого гада и на том свете работать не заставишь! По вокзалу метался, успокаивал себя: «Умо-ляю, ты же в хол-ле! Я апеллирую к твоему интеллекту!» Уговорил.

Наконец подали поезд. А вот и Высочанский движется, размышляя о судьбах страны. Встал у него на пути.

— О! И вы здесь? — вздрогнул.— Откуда?

— Из морга,— глухо проговорил.

Он деликатно не стал выспрашивать, как там. Явно, что хорошего — ничего. Скорбно помолчали — пока время не стало поджимать.

— Ну так вот,— торопливо Высочанский говорит.— Вашу лодку, конечно, мы никому не отдадим! Сами доделаем! Так что можете унитаз обратно приваривать! — Улыбнуться попытался, но я не поддержал.

Хотел он хотя бы шаг ускорить, но я не поддержал. Медленно шли.

— И на регату мы с вами пойдем.— Он меня взбадривает.— Только, конечно, без этого солдафона вашего!

Я метнул на него взгляд. Он осекся.

— Впрочем, сами решайте! — торопливо заговорил. Все что угодно уже мог обещать, лишь бы из этого цепенящего Царства Смерти ноги унести! Не сдержавшись, глянул на башенные часы.

— Год уже стоят! — мрачно выговорил я. Он вздрогнул.

Но поезд все же ушел.

Кого это он солдафоном назвал? Гурьича нашего? Чушь! Вот первый командир наш, Пигасов,— вот это был солдафон! Входишь — лежит, грязными носками к тебе.

— Разрешите доложить?

— Докладывайте!

— Извольте встать!

— Что-о-о-о?! Пять суток ареста.

Ну, арест на подводной лодке — значит, не обедаешь со всеми в кают-компании, а на вахту исправно ходишь и на занятия.

Через пять суток являемся оба.

— Разрешите доложить.

— Докладывайте.

— Извольте встать.

— Десять суток!

Являемся через десять суток.

— Разрешите доложить.

— Докладывайте.

— Извольте встать.

— …Пятнадцать суток!