Леонид Свердлов - Приключения Изяслава, или Братья по разуму

— Нет уж! Так не пойдет. Я, по-твоему, должен спокойно сидеть у себя в Переяславе, а ты будешь без меня с Изяславом договариваться? Нашел дурака! Нет уж, вместе пойдем. Я тоже дружину с собой возьму — мало ли что. Времена сейчас опасные.

И оба князя пошли на двор. В дверях только задержались. Никто не хотел первым выходить и поворачиваться к родному брату спиной. Пришлось проходить в дверь вместе.

А Изяслав, ничего не подозревая, садился завтракать. Ничто беды не предвещало. Великий Князь уж перекрестился и потянулся за хлебом, с умилением слушая, как в соседней комнате нянька рассказывала сказку его маленькой дочке Евпраксии: «У лисицы была избенка ледяная, а у зайчика лубяная. Пришла весна-красна — у лисицы избенка растаяла, а у зайчика стоит по-старому. Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала…»

Тут вдруг докладывают Изяславу: войско к Киеву движется. Гонец прибыл.

— Братья твои к тебе едут, — говорит гонец. — Просят передать, что они тебя любят.

— Скажи им… Скажи им, что я их тоже очень-очень люблю, — с усилием выдавил из себя Великий князь.

Как только дверь за гонцом закрылась, он вскочил из-за стола и стал впопыхах хватать ценные вещи и кидать их в мешок.

— Ты что, собрался куда? — удивляется его жена Гертруда. — Не позавтракаешь даже?

— Какой завтрак, дура! Валить отсюда надо. Началось!

Когда братья приехали в Киев, Изяслава они там не застали. Только стол накрытый. А сам хозяин вместе со всей великокняжеской казной как в воду канул.

— Братья вероломные! — причитал Изяслав, направляясь в изгнание. Сказка про зайчика, которого злая лиса выгнала из собственного дома, так и звенела у него в ушах. Он и сам так похож был на этого зайчика!

— Что ты такое говоришь! — возмутилась жена. — Вы же клялись всегда вместе быть, как веник.

— Клялись! Да, я видел, как они Всеславу клялись, что не тронут его. Лживые они и нечестные. И почему я сразу всех братьев не порешил, как предки мои великие делали!

— Тебе должно быть стыдно. Ты же сам всегда говорил: веник навеки, а кто нарушит — последней сволочью станет.

— Дура! Лучше стать последней сволочью, чем первой жертвой! А теперь из-за своей честности и сентиментальности я буду остаток жизни скитаться, выгнанный из собственного дома. Как зайчик.

Польский король Болеслав и на этот раз Изяслава выслушал. Тот хныкал, просил помощи и обещал отдать всю казну. Король деньги взял, но, помня, чем закончился его прошлый поход на Киев, помогать Изяславу отказался.

Зайчик-Изяслав еще долго стоял у ворот королевского замка, размазывал сопли одним кулаком, другим грозил невидимому обидчику и, всхлипывая кричал: «Ты еще не знаешь, с кем связался! Я Великий Князь Киевский! Мой папа Ярослав Мудрый! Моя сестра французская королева! Моя другая сестра венгерская королева! Мои братья… выгнали меня из Киева».

Следующей остановкой был город Майнц.

Германский король, он же Римский император Генрих IV несколько раз прерывал рассказ Изяслава возмущенными возгласами, вскакивал, хватался за голову или за меч. Наконец, когда Великий Князь замолчал, Генрих встал, воздел к потолку руки и прокричал, не в силах скрыть захлестнувшие его чувства: «О, жестокие и страшные времена! Не осталось в людях больше ни рыцарской чести, ни христианской совести! Родные братья вопреки всем понятиям изгоняют Великого Князя из Киева, польский король, не постыдившись высокого сана, кидает Великого Князя как последнего лоха! Да о чем сейчас вообще можно говорить, если даже сам Римский Папа, который должен служить для всего мира образцом христианской добродетели, ведет себя как полная сволочь!»

Изяслав осторожно кашлянул, прерывая пламенную речь германского коллеги.

— Сочувствую. В смысле, не повезло вам, значит, с Папой. Жалко. Мне бы войско. Чтоб Киев вернуть.

Генрих осоловело посмотрел на него. Изяслав перебил его мысль.

— Войско? А, ну да. Понимаю. Времена, я говорю, сейчас прескверные, Изяслав.

— Зови меня королем или герцогом. Как вашему величеству удобнее. Русские всегда уважали и разделяли европейские ценности. Для нас будет большой честью войти в состав Священной Римской империи.

Генрих с пониманием кивнул.

— Конечно, я дам тебе войско.

— Дашь?! — Изяслав радостно вскочил. — Так, поехали! Да?

— Постой! — Генрих усадил Изяслава, положив ему руку на плечо. — Мы не можем, уподобляясь варварам, так вот просто взять и напасть на них. Но я немедленно пошлю в Киев епископа Бурхарда, чтобы он объявил от нашего имени войну.

Епископ Бурхард застал Ярославичей за тем же столом, за который они сели, не застав Изяслава. Возможно, они из-за него и не вставали.

— А, немец! Дружба-фройншафт! — закричал ему Святослав. — Давай к нам! Садись — выпьем!

— Вообще-то я по делу, — заметил посол.

— Какие дела на голодный желудок! — возмутился Всеволод. — Садись, выпей, а потом уж все дела перетрем.

Бурхард не нашел в себе сил отказаться.

Когда он вернулся в Майнц, от него за версту разило медовухой, за ним ехали три телеги, груженые шмотками, сувенирами и подарками.

— Ну как? — взволнованно закричал Изяслав, выбегая ему навстречу. — Объявил войну?

Император Генрих вышел из-за спины Изяслава и вопросительно посмотрел на посла.

— Государь! — начал Бурхард, обращаясь явно лишь к своему императору и стараясь не встречаться взглядом с Великим Князем. — Я уполномочен выразить вам наилучшие пожелания гостеприимного русского народа и его достойнейших властителей.

— Тебя за чем посылали?! — возмутился Изяслав. — Ты главное говори: войну объявил или нет?

— Действительно, Бурхард, это справедливый вопрос, — согласился Генрих.

Епископ замялся.

— Повода не представилось. Дело в том… Это огорчило бы наших русских друзей, которые так хорошо к нам расположены. Я не смог найти нужных слов.

— Нет, вы только послушайте: слов он не нашел! — возмутился Изяслав. — Да ты знаешь, что за такие вещи с тобой сделать надо?

— Да, Бурхард, вы меня разочаровываете, — печально произнес император.

На следующее утро Изяслав застал Генриха в совершенно изменившемся кабинете. На полу была постелена новая медвежья шкура. Император, укутавшись в соболиную шубу, зачерпывал расписной ложкой икру из большой берестяной миски.

Генрих говорил медленно и неохотно, уходил от осторожных вопросов Изяслава, рассказывал о непростой политической обстановке в Европе и о какой-то непонятной инвеституре. Наконец Великий Князь напрямую задал вопрос о военной помощи. Видя, что от ответа уже не увильнуть, Генрих отвел взгляд и сказал: «Я действительно хотел тебе помочь. Извини. Но ты видишь, я не могу теперь объявить им войну. Это было бы неуместно и противоречило бы рыцарской чести».