Андрей Рискин - Все пропьем, но флот не опозорим, или Не носил бы я погоны, если б не было смешно

Не говоря уже о том, что командиры атомоходов у нас – товар штучный.

Да, чуть не забыл. В сообщении прокуратуры говорится, что судьба каперанга Щурия будет решаться в столице. И это правильно. Потому что настоящие моряки, как говорил мой первый командир, служат в Москве и носят калоши.

Случилось сие событие в тысяча девятьсот затертом году. На острове Русский, входящем в зону ответственности Тихоокеанского флота. Различные комиссии и инспекции вышестоящих штабов этот забытый Богом и скучный уголок земли посещали крайне редко. Так что неудивителен факт несколько халатного несения дежурно-вахтенной службы личным составом расположенного здесь дивизиона кораблей.

А тут на флоте очередное ЧП. Что-то где-то то ли рвануло, то ли медленно сгорело. Естественно, волна пошла. И тут же: «В соседней деревне сломалась телега, всем сменить оси…» Комиссии по взрывопожаробезопасности заработали, до самых низов снизошли.

И группа очень серьезных и ответственных товарищей направилась на упомянутый остров. Ясное дело, раз на остров, то на катере.

В утреннем тумане тихонечко, без ажиотажа пришвартовались к ближайшему борту – среднему десантному кораблю. Вахта, как водится, прохлопала прибытие высокого начальства, так что на палубе ни души не появилось.

Проверяющие, несмотря на солидность званий и некоторую грузность фигур, взобрались на борт десантника и установили на палубе обрез с соляркой. Солярку, естественно, подожгли. Вот, мол, вам, ребята. Полнейшая имитация пожара – действуйте.

И такая в итоге получилась картинка: соляра горит, шлейф дыма низко стелется в предрассветном воздухе, а проверяющие на катере, притулившемся у борта корабля, поеживаясь от утренней прохлады, ждут от экипажа героических действий по борьбе с пожаром.

Ждать пришлось недолго. Минут через 10 вышел на палубу заспанный моряк, несколько секунд очумело смотрел на «очаг пожара», спокойно и без суеты пхнул обрез за борт и пошел досматривать очередной сон.

И все бы хорошо, да только обрез точнехонько накрыл катер и проверяющих. Соляра, конечно же, разлилась не только по членам высокой комиссии, но и по причине высокой текучести добралась до машинного отделения. Тут-то и началась настоящая борьба с пожаром…

Говорят, что катер все-таки спасти удалось. Но это совершенно другая история.

«ГС-12», собрат нашей «Линзы», только черноморец, проходил мимо испанского порта Рота. В Роте базировались америкосовские атомоходы.

Спустили за борт беседку [38], пририсовали к бортовому номеру горизонтальную палочку, так что получилось «ГС-12», подняли на гафеле [39]«Правь, Британия, морями» из международного флажного семафора и по-наглому вошли в порт.

Спокойно прошли вдоль всех причалов, все щелкали, снимали…

И так же спокойно вышли из порта.

А когда пленки проявили – бывает же такое! – выяснилось, что ни черта не получилось.

Спасибо разгильдяю-коку. Он, несмотря на строжайший запрет, вышел на верхнюю палубу и нащелкал целую пленку своей старенькой «Сменой». Для дембельского альбома.

Пленку у кока, конечно же, отобрали для передачи высокому начальству. Взамен кок получил 10 суток отпуска.

А что делать с кэпом, нарушившим все возможные и невозможные инструкции, в штабе флота долго решали. За ценную информацию его, конечно же, следовало поощрить. А вот за незаконный вход в чужие терводы полагалось с должности-то снять.

В итоге мудро рассудили, что лучшее поощрение – это снятие ранее наложенного взыскания.

Так и сделали.

Главком ВМФ СССР Сергей Георгиевич Горшков (на флоте его звали Горшок, в том числе и из-за маленького роста, но при этом уважали) командовал советским Военно-морским флотом чуть ли не 30 лет. То есть 30 лет без одного годка. С 1956 по 1985 год.

Естественно, с его именем связано немало легенд и реальных историй.

Оставив легенды беллетристам, расскажу пару историй.

Базовый тральщик. Кто служил, знает, что это. Четыре офицера на весь пароход. Как правило, все не старше старлея. Иногда командир – капитан-лейтенант.

Впрочем, не в этом дело. А в том, что на базовом тральщике командир БЧ-1 (штурманской боевой части), начальник РТС (радиотехнической службы) и командир БЧ-4 (боевой части связи) суть лицо единое. И постов у него, как блох у бобика дворового. А при проверке все посты должен бычок [41]представлять.

Так что когда главком зашел в рубку гидроакустиков, его там ждал наодеколоненный и наглаженный лейтенантик. Представился, доложил. Мол, на вверенном мне посту все нормалек.

Главком пожал лейтенанту руку. И вышел. Пока он шел на ГКП, лейтенант обежал ростры [42]и уже ждал адмирала в рубке. Представился, доложил. Главком удивился, опять пожал руку.

И спустился вниз. Зашел в радиорубку и… естественно, опять встретил того же самого лейтенанта. С тем же самым докладом.

И, опять-таки пожав тому руку, заметил:

– Ну и шустрый ты, лейтенант.

И клеркам через плечо:

– За такую шустрость надо старлеев давать.

Приказ из Москвы на новую звездочку пришел через неделю.

Баклан – это такая чайка. Только побольше. Если честно, бакланов я не люблю. Нет, я их люблю как разновидность чаек (хотя в орнитологии я не силен, может, это и не чайка вовсе), ну, тех самых, что являются якобы «душами погибших моряков» и сопровождают корабли, напоминая нам о тех, «кого море забрало навсегда». Хотя, как известно, бакланы за нами летят ради объедков, которые кок время от времени выбрасывает за борт на благо морской экологии.

Когда капитан 1 ранга Владимир Петрович Тутянин из технического управления флота прибыл к нам на корабль с очередной проверкой, механик наш как раз из отпуска прибыл. И, естественно, маслопупов своих в меридиан [43]привести не успел. Так что соляра под пайолами [44]светилась всеми цветами радуги. И везде. А если учесть, что «Линзе» нашей было десятка два с небольшим, а рассчитан был сейнер на обслуживание опытными рыбаками, а не на золотые ручки нашего среднеазиатского матросика, текло в машинном отовсюду. Как у лихого матросика после посещения блудной леди.

В общем, впаяли меху, как говорится, выше ватерлинии [45]. Так, что захлебнуться можно было. Сам Тутянин из трюмного полумрака вылез на палубу злой, словно ему месяц звание придерживали. И, сверля меха воспаленными от недопоя очами, долго что-то ему гундосил на юте.

«Линза» наша, непонятно каким чудом пару десятков лет назад превратившаяся из задрипанного судна в боевой корабль (и не простой, а корабль радиотехнической разведки), к стенке была пришвартована кормушкой. И стояла чуть поодаль от соседних бортов. В естественном окружении пятен солярки, фекальных разводов и прочей плавучей гадости, ярко поблескивающей в лучах июньского солнышка.