Стивен Ликок - Стивен Ликок. Юмористические рассказы

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

Страстное томление охватило все ее существо.

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

От нее исходило нечто ей не свойственное и к ней не относившееся.

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

Все оборвалось в недрах ее существа».

Последнее, мне кажется, означает, что у героини что-то там отстегнулось.

Вы и сами видите, что повествование дошло до такого места, которое дипломаты называют impasse [38] Тупик (франц.). , a люди попроще — cul de sac [39] Глухой переулок, тупик (франц.). или nec plus ultra [40] Крайний предел (лат.). . Дальше двигаться некуда. Дворецкий уже арестован. Но он не виноват. И, по-видимому, никто не виноват.

Другими словами, при чтении детективного рассказа неизбежно наступает момент, когда читатель теряет терпение и говорит: «Послушайте. Ведь, в конце концов, кто-нибудь да убил же этого сэра Чарлза. Так выкладывайте, кто именно». А у писателя нет ответа. Все прежние попытки ответить так, чтобы это звучало убедительно, безнадежно устарели. Прежде виновника загадочного преступления находили просто и легко: внезапно обнаруживалось, что убийство совершил «бродяга». Во времена королевы Виктории несчастное существо, именуемое бродягой, не имело никаких прав, с которыми полагалось бы считаться белому человеку, — ни в книге, ни в жизни. Бродягу вешали так же беззаботно, как ловили бабочку. А если он принадлежал к категории лиц, именуемых «бродяга злодейского вида», его зачисляли в преступники первого разряда и его казнь (упомянутая, но не описанная в книге) являлась неотъемлемым атрибутом «счастливого конца» наряду с замужеством Маргарет Олторп, которая — побочная сюжетная линия — выходила замуж за Простака, но, уж конечно, не за Великого сыщика. Брак не для него. Он приступает к расследованию следующей таинственной истории, к которой проявляет большой интерес ни более, ни менее как некая особа королевской крови.

Впрочем, все эти истории с бродягами давно вышли из моды. Когда в стране есть сто миллионов человек, которые живут на пособие по безработице, мы не можем позволить себе посылать их на убийство. Нам приходится искать другой выход.

И вот один из них, использованный многими поколениями, но все еще имеющий большой успех. Убийца найден. Да, он действительно найден и даже сознается в своем преступлении, но… но — увы! — его физические состояние таково, что очень скоро ему придется «предстать пред высшим судией». И этот «высший судия» отнюдь не является верховным судом.

В тот самый момент, когда Великий сыщик и инспектор Хиггинботем хватают его, он обычно разражается сухим, лающим кашлем. Эта одна из тех ужасных болезней, которые встречаются только в романах — вроде «любовной горячки» и «разбитого сердца» — и от которых не существует лекарств. Во всех таких случаях не успевает преступник начать свою исповедь, как его уже начинает душить сухой кашель.

«Да, — сказал Гарт, окидывая взглядом, небольшую группу полицейских чиновников, собравшихся вокруг него, — моя песенка спета — кха, кха! — и теперь я могу выложить все начистоту — кха, кха, кха!»

Услыхав этот кашель, каждый искушенный читатель уже точно знает, к чему он ведет. Преступник, который только что, в предыдущей главе, производил впечатление здоровенного детины — он выпрыгнул из окна третьего этажа и чуть не до смерти придушил младшего инспектора Джаггинса, — оказывается умирающим человеком. Он болен той ужасной болезнью, которая в романах называется «неизлечимым недугом». Лучше не давать ей точного названия, не то кому-нибудь может прийти в голову заняться ею и вылечить больного. Симптомы таковы: сухой кашель, необыкновенная мягкость в обращении, а в разговоре — полное отсутствие бранных слов и склонность всех называть «добрыми джентльменами». Все эти явления означают finis [41] Конец (лат.). .

В сущности, все, что требуется теперь, — это чтобы Великий сыщик собственной персоной произнес следующую речь: «Джентльмены! (На данном этапе развития повествования все действующие лица именуются джентльменами.) Высший суд, который стоит над всеми земными законами, приговорил…» и т. д. и т. д. Тут занавес падает, и все понимают, что преступник должен в ту же ночь покинуть этот мир.

Такой конец лучше, значительно лучше. Но все же он немного мрачноват.

По правде сказать, в подобном решении вопроса ощущается некоторая трусость. Автор отступает перед трудностями.

Можно привести и еще один, столь же поверхностный вариант. Вот он:

«Великий сыщик стоял, спокойно глядя по сторонам и покачивая головой. На секунду взгляд его задержался на распростертом теле младшего инспектора Бредшоу, потом устремился на аккуратную дыру, проделанную в оконном стекле.

— Теперь все ясно, — проговорил он. — Но мне бы следовало догадаться об этом раньше. Сомнения нет, это дело его рук.

— Чьих? — спросил я.

— Голубого Эдуарда, — ответил он спокойно.

— Голубого Эдуарда? — воскликнул я.

— Голубого Эдуарда, — подтвердил он.

— Голубого Эдуарда? — с волнением переспросил я. — Но кто же он такой, этот Голубой Эдуард?»

Без сомнения, тот же самый вопрос хочет задать ему и читатель. Что это еще за Голубой Эдуард? На этот вопрос немедленно отвечает сам Великий сыщик:

«— Тот факт, что вы никогда не слышали о Голубом Эдуарде, только показывает, в каком неведении вы жили до сих пор. Ведь Голубой Эдуард — это гроза четырех континентов. Мы выследили его в Шанхае, но в самом скором времени он оказался на Мадагаскаре. Это он организовал то неслыханное по дерзости ограбление в Иркутске, при котором десять русских мужиков взлетели на воздух, взорванные бутылкой с английской солью.

Это он в течение нескольких лет терроризировал всю Филадельфию и держал в состоянии нервною напряжения Ошкош (штат Висконсин). Стоя во главе шайки бандитов, отделения которой разбросаны по всему земному шару, обладая глубокими научными познаниями, позволяющими ему с легкостью читать, писать и даже пользоваться пишущей машинкой, Голубой Эдуард фактически уже много лет держит в страхе полицию всего мира.

Я с самого начала почувствовал в этом деле его руку. С первой же минуты я по некоторым деталям догадался, что это работа Голубого Эдуарда».

После этого все полицейские инспекторы и все зрители покачивают головами и шепчут: «Голубой Эдуард, Голубой Эдуард», до тех пор, пока читатель не преисполняется достаточным почтением.

Так или иначе, но писатель никак не может завершить всю эту историю как следует, — не может, даже если она хорошенько закручена в начале. Нет такой концовки, которая могла бы удовлетворить читателя. Даже радостная весть о том, что героиня упала в объятия Простака, с тем чтобы никогда больше не отпускать его от себя, — даже это не спасает положения. И даже сообщение о том, что они поставили сэру Чарлзу прекрасный памятник или что Великий сыщик без передышки играл целую неделю на саксофоне, не сможет полностью вознаградить нас.