Артур Кангин - ОстанкиНО

Качок, изображая дикую радость, ударил кулаком по коленке и дико заржал.

Пугливо оглядываясь, засмеялись все остальные.

Рейтинг «Опущенных» взлетел под облака.

Генпродюсер Михаил Жабин подобострастно жал Пашину руку и сообщил об утроении его гонорара.

Павел Бергман оказался страшно востребованным. В очередь к нему стали выстраиваться журналисты.

– Как вам это удается? – пытали они Пашин секрет.

Бергман вальяжно откидывался в кожаном кресле:

– В основе всех человеческих отношений лежит садомазохистский комплекс. На сцене звезды выступают в роли садистов. Думаю, вы не будете спорить. В домашней же обстановке элитного клуба им хочется побывать в шкуре мазохиста.

– Вам угрожают? Вас пытались побить?

– Со всеми примами у меня нежнейшие, доверительные отношения.

– Как долго будет жить ваше шоу?

– Не переживайте, работы хватит очень надолго.

И работы хватало. Шоу «Опущенные» пригласили в европейское турне. Иноземные звезды жаждали таких же отвязанных оскорблений. И Паша с продюсером не могли им отказать. Тем более, это мощно срабатывало на раскрутку родного канала.

Первым городом творческого вояжа стал Париж.

И все здесь прошло на «ура», только именно в Париже раздался полуночный звонок.

– Ну, здравствуй, Павлик! – в трубку щебетал нежный, исполненный страсти женский голос.

– Мы с вами знакомы?

– Привет, дурачок!

– Извините, услугами проституток я не пользуюсь.

Бергман решил, что его беспокоит «ночная бабочка» из эмигранток.

Женщина озорно рассмеялась:

– Конечно! У тебя же член меньше сантиметра!

Павел ошеломленно замер. Мужской причиндал, и правда, у него был небольшой. Но не до такой же степени!

– Ты что, сука, гонишь? – разъярился Бергман.

– Прости, прости, – заворковала собеседница. – Совсем забыла, что он тебе ни к чему. Тебе же генпродюсер Жабин засаживает по самые гланды.

Паша, как ядовитую змею, отбросил трубку.

Тело его сотрясала крупная дрожь.

Нет, в гомосексуальных поползновениях он, хвала небесам, был не замечен. Не было этого! Но вот господин Жабин на всю страну был известным педрилой.

Уехали из Парижа, звонки как отрезало. Павел облегченно вздохнул. А то ведь невозможно было выкинуть из памяти сладкий и подлый голосок. Мешало работать. На сцене долго не мог поймать кураж.

В Амстердаме отработал на троечку. В Барселоне и Лондоне все шло по нарастающей. В Лиссабоне же опять раздался полуночный звонок:

– Соскучился, котик?

Бергман, конечно, мог бы швырнуть трубку. Но хотелось установить личность нахалки:

– Как вы узнаете мой номер?

– Мир не без добрых людей, – озорной голосок был переполнен смехом. – Ну, что, томишься без своего полового гиганта Жабина? Он в Москве, а ты в Лиссабоне. Анус чешется?

– Мадам, вы заблуждаетесь! – с максимальной дозой язвительности в голосе произнес Бергман. – Я натурал. У меня жена и двое детей.

– Такое случается… Хотя жены и детей у тебя нет. Зачем брешешь?

Павла вдруг озарило:

– Вы мне за кого-то мстите? Я со сцены обидел вашего любимого, родственника? Простите великодушно! Это ведь всего лишь условия заданной игры. Ничего личного.

– И у меня с тобой ничего личного, – томно вздохнула девушка. – Жаль, что ты гей. Могли бы перепихнуться. Спокойной ночи, сладенький!

На этот раз собеседница первой положила трубку. А Паша, как ужаленный, взвился. Сгоряча даже маханул целый стакан коньяку. Сна, конечно, ни в одном глазу. А ведь завтра шоу.

Принял горячую ванную. Выпил еще стаканчик армянского. Не помогло! Проворочался до самого утра. Встал с постели с кровавыми глазами, с трясущейся челюстью.

У звезд в этот вечер он вызывал не ужас, а сострадание.

В Лиссабон срочно вылетел Генеральный продюсер Жабин.

– Что же вы, батенька? – сокрушенно перекатывал он желваки. – Организаторы нам, знаете, какую неустойку выкатили?

– Приболел, – Бергман скосил глаза.

– Сивухой пованивает, – Жабин достал из мусорного ведра порожнюю бутылку коньяка. – Платим мы вам от души. В чем дело?

– Сорвался! Ностальгия по родине.

– Ну, ну… – Жабин выглянул в окно. В Португалии грянула весна. Нежно, томно зеленели деревья. – Останусь я с вами. Буду приглядывать. Ответственность жуткая. Глаз да глаз!

Из Лиссабона двинули в Прагу. Павел слегка оклемался. Сказалась работа с личным гипнотизером. Вспомнил череду своих ярких творческих удач. Помогло.

На сцене Павел снова чувствовал себя львом.

– Посмотрите на эту длинноногую фигуристку, – радостно вещал он. – Чемпионка мира по катанию на железках по окаменевшей воде. Но любим мы ее не за это. А за позы, которые она принимает в творческом экстазе. Особенно мне по душе шпагат. Камасутра отдыхает. Сразу вспоминается, какое сокровище скрыто у нее между ног. И когда задом поворачивается, тоже ничего. Аппетитная жопка! Думаю, многие бы мужчины встали бы на коньки, чтобы быть к ней поближе.

Давясь рыданиями, фигуристка захохотала. За нею восторженно грохнул весь зал.

А ночью раздался звонок:

– Пашенька, поздравляю!

– С чем?

– Как это с чем? С приездом Жабина. На последнем шоу ты просто блистал. Сказывается гениальная вздрючка.

– Мадам, я уже говорил, вы заблуждаетесь.

– Вот это нам и следует проверить. Приходи в номер триста тридцать три. Познакомимся лично.

Когда Павел открыл дверь в 333, там стояла кромешная темень. Бергман щелкнул выключателем, но свет не зажегся.

– Лампочки выкрутила, – отозвался до боли знакомый, мелодичный голосок. – Располагайтесь, мой повелитель. Я на секундочку в ванну.

Павел присел на пуфик.

В проеме двери вспыхнул безупречной красоты абрис женского тела. Стройные ножки, золотая копна волос волной до попы. Дыхание перехватило.

Бергман разделся. Раз подвернулся столь внезапный случай, то следует доказать, что он мужчина. Мачо! А не какой-нибудь засранный гей.

Растянулся на матрасе, накрылся пуховым одеялом.

Она подошла. Отдернула одеяло. Вытянулась с ним рядом. Крепко обняв, жарко поцеловала в губы. Покусала соски. Погладила могуче воспрянувший жезл.

А потом… наручниками прищелкнула его к дубовой спинке кровати.

– Хочешь поиграть? – разулыбался Бергман.

– Игры закончились, – холодно произнесла девушка.

Она накинула халат и вытащила из-под кровати тазик. Достала вязку тонких гибких прутьев. Со свистом, обдав брызгами, ими взмахнула.

– Что это? – помертвел Паша.

– Береза лечебная. Розги, мой дорогой!

Номер триста тридцать три Бергман покинул на носилках «Скорой помощи». Неделю валялся в пражском лазарете. Гастроли, понятно, оказались на грани срыва.