Евгений Комарницкий - Эныч

— Да, уж, — говорит Коля, осторожно входя в прихожую. — Придется поискать.

Поиски незагаженного места приводят их на кухню, где приятели и устраиваются.

— Это, наверно, дизентерия, — наливая, рассуждает Коля. — А может быть, даже холера. Они заразные.

— Какая еще в ДЗУ холера! Обыкновенный понос. Полнее лей… Вот так.

— Ничего себе обыкновенный, — хмыкает Коля, осторожно поднимая до краев наполненный стакан. — И к телевизору не подойдешь… Вот оно — наше будущее.

Стаканы пустеют.

— Вообще тут не поймешь. Вон на нашей базе наоборот, — один инженер две недели не делал и копыта отбросил, — Коля смеется. — Как раз за авансом стоял, дядек резиновый.

Эныч скребет небритую шею.

— Эх, Эныч, — вдруг скучнеет жующий хлебную корку Кувякин, — я сейчас на ремонте. Копейку не зашибешь. Кругом долги. Вот считай, — Коля принимается загибать пальцы, — двум ребятам на базе три червонца обязан, еще одному червонец, по пятерке Кулику и Володьке-солдату, да еще за покрышку отдавать надо. — Он вздыхает и машет рукой. — Так что у меня теперь голый васер.

Эн Энович, насупившись, стукает кулаком по столу. Пустая бутылка скатывается на пол.

— А я?! — хрипит он. — Я тоже пятерку должен. Соседу. Эн Энович встает и гневно меряет шагами кухню.

— Да ладно, не переживай ты, Эныч, — утешает приятеля Коля. — Послушай какой у меня план в голове. Берем лопату, веревку, мешок и идем в зоопарк…

Эныч продолжает ходить. Дребезжат стекла в буфете.

— А в зоопарке находим жирафу и лопатой ее промеж рог… Эн Энович останавливается. Глядит сквозь воодушевленно размахивающего руками Колю. На щеке поблескивает слеза.

— В деревню… Молока парного хочу…

Он отходит к стене, минуту молчит, стоя к Коле спиной, потом достает из кармана пятерку и протягивает ее Кувякину.

— Давай, Николай.

Хлопает дверь. Из прихожей до Эна Эновича доносятся глухие беспорядочные стуки.

— Кого еще там несет? — осведомляется Эн Энович.

— Эня, Эничка, ты дома?

Через мгновение в кухню, разгоняя мух, влетает его жена Рита. Волосы ее растрепаны, лицо в грязных подтеках туши, распухшие губы перекошены.

Эн Энович бормочет:

— Чего ты, Рита… Дома я…

Рита рыдает, бессильно опускается на табуретку. Голова ее склоняется, падают на колени волосы и грязные капли слез. Рита шепчет, то и дело срываясь на крик:

— На работу пришла… Еще Лена-сменщица туфлями хвалилась… С ремешочком… А Катя, которая справа, на полчаса запоздала. И ничего… А у меня колесико закатилось. Маленькое… Тут по радио объявляют, что меня в местком вызывают… Я и пошла…

Рыдания мешают ей говорить.

— Ты чего? — пробует успокоить жену Эн Энович. Неуклюже трогает за плечо. Она приподнимает голову.

— Я думала, путевка для Сережи… Он такой у нас бледненький, редкогазенький… Так торопилась! На лестнице споткнулась, чуть не упала… Захожу… Смотрят… Потом один остался… Гарун-Эль-Халиди… Говорит: не волнуйтесь, Энова… За руку взял, в кресло усадил. Хозяин склада… Опять говорит: не волнуйтесь, Энова. И брюки с себя спускает. Сама не знаю, как это получилось… Еще по щекам похлопывал… Что-то не по-русски… асмарал говорил… Что ты молчишь, Эня? Ты меня слышишь?!

Эн Энович дергает годовой. Каменеют шея и ноги.

— Милый, я не хотела… А потом другой вошел, замдиректора, новый какой-то, не знаю фамилии… Чуть уши не оторвал. Грубый… Долго так… Ну не молчи, Эня, пожалуйста… Гайдар, главный технолог, грязный, слюни пускал… Фатеев потом, активист из Красноярска… В затылок значком колол, все говорил, что сейчас самое главное — накормить людей и достать новое технологическое оборудование… Я все как есть тебе рассказываю, ничего не скрываю…

Ее руки нервно разглаживают платье.

— На проходной… Вахтеры еще… Не пропускали…

Эн Энович, не поднимаясь с места и не прицеливаясь, бьет. Зацепившись ногами за табуретку, Рита, увлекая за собой ведро и веник, вылетает вместе с ними из кухни. Эн Энович находит в себе силы подняться. Накидывает пиджак. Идет, втаптывая в дерьмо выбитый жене зуб, к выходу.

— Ма-ма-па-па-ма! — зовет из ванной Сережа.

— Сереженька, — плачет Рита, утирая разбитые губы, — родненький мой, редкогазенький! Иду! Иду!

С верхнего этажа пружинистой походкой спускается Коля.

— А я как раз из магазина, товарищ генерал, — говорит он Эну Эновичу. — Все хоккей.

— Под Паруса? — предлагает Коля. Приятели отправляются в Парк Культуры.

Их путь пролегает через огражденные дырявыми металлическими сетками спортивные площадки, используемые под свалку; заросшие бурьяном и кустарником останки старинного трехъярусного акведука со сложенными штабелями черных сырых дров в сохранившихся арочных проемах; через стройку с трясущимся в пене компрессором и ямами с кипящей смолой; через насыщенный движением и шумом пестрый проспект, переваривающий в своем нутре автомобили, транспоранты, очереди…

— Как прекрасен этот ми-и-и-ир, посмотри-и-и… — поблеивает, глядя по сторонам, Коля. — Как прекра-а-а… А как ты думаешь, Эныч, кем я мечтал стать в детстве?

— Клоуном… — бросает Эныч, переступая через люк открытого канализационного колодца.

— Верно! — удивляется Коля. — Как ты догада…

— Шутом гороховым, — добавляет Эн Эныч, перешагивая еще через один открытый люк.

— А в армии, Эныч, — перепрыгивая через лужу мазута, продолжает Кувякин, — я понял, что надо быть генералом.

У автобусной остановки приятелям резко бьет в нос сивушная волна перегара. Коля толкает Эн Эныча локтем:

— Гляди-ка, как у Врубеля — грачи прилетели! Они останавливаются.

В грязи, под ногами будущих пассажиров, ворочаются и перекатываются в зацементировавшихся объятиях тела двух пьяных прапорщиков.

Идет диалог:

— Ты, зачем… скажи… Голоденко… дядек полтавский… о сухих пайках… хе-хе…

— Врешь… чоловик я… нэ боракы… Приказ был… ты мне сам показывал… Лавровый лыст… грэчка… ушла куда… Кажы, мни… Патрык…

— На дачу… Пьянь… К генералу… хе-хе… Эныч поскребывает шею и возобновляет путь.

— Да, а вот после армии, — повествует дальше Коля, — я просек главное — бери меньше, кидай дальше и киряй пока летит. А ты, Эныч? Кем ты хотел стать?

Эн Энович звучно сморкается и говорит:

— Мне по ДЯДЬКУ.

Среди окружающих Эныча и Колю прохожих возникает неожиданное волнение. Сзади приближается волна криков и визга. Колю сильно толкают в спину. Слева наваливается на него рыхлое женское тело. Перед носом мелькает авоська с землистым картофелем. Тычется в щеку чей-то орущий рот. Тело женщины сменяется фанерным чемоданом. Справа Колю бьют по уху.

— Ребенка задавишь, гнида!

По ногам хлещет вода. Затем, тайфун удаляется.