Антон Нечаев - Сибирский редактор

Но чехам-то что беспокоиться? Зачем им навязчивое утверждение себя европейцами? Они и так там, в самой середке, в теплой толпе переполненного европейского автобуса в час пик. Не давите соседям ноги, но и не позволяйте, чтоб давили вам. И вас полюбят, оценят. не за то, что вы первыми отсосали, а за то, что вы самодостаточны, оригинальны, ни на кого не похожи с этим неповторимым перегаром эгеровских вин, балатонной жидкой мочой, блевотным дюлой йиешем и петером эстерхази.

Когда между конкурсантами случается настоящая грызня, уводящая в ненависть и оскорбления, я обязательно завожу свою, знакомую многим шарманку. В очередной раз более-менее честно разъясняю процедуру присуждения наград Фонда. «Ребята, если кто-то из вас выиграет – это не значит ровным счетом ничего, кроме того, что в день, когда я прочел текст лауреата, он мне понравился, если это не мой друг или родственник, эти вне конкурса. Проснись я в другом настроении в день присуждения, я, возможно, двинул бы на награды другого автора. Победителем мог быть кто угодно, абсолютно кто угодно, если еще припомнить, что литературные взгляды и кругозор у меня довольно широкие, особенно для нашей дыры. То бишь, и кондовый почвенник, и двух слов не вяжущий верлибрист, и красивая девочка, написавшая полтора душевных стихотворения, или дремучий мальчонка из еще более дремучей тайги – у всех есть свои шансы». И народ успокаивался. В моей Ичкерии конкуренция победима.

В отношении раздачи наград Фонда мои настырные молодые коллеги совершенно правы: влияние у меня действительно есть, я практически в одну харю формирую «короткие списки» претендентов на премии. Потом бегу к своему новому шефу, но «короткие списки» ему не озвучиваю: зачем ему забивать свою светлую голову всяким хламом? Кому выдать я ему предлагаю прямо, без обиняков и пофамильно. Моих «предложенцев» он отсматривает и уже по каким-то своим характеристикам или отметает, или утверждает. Политическая составляющая здесь существенна (мой нынешний шеф – профессиональный политик), но и литературный фактор также присутствует: любимейший писатель начальника Паскаль Киньяр, а это о чем-то говорит.

У одного из все же прошедших на премию лауреатов была заминка в связи с тем, что на главной странице журнала, который он возглавляет, портрет Владимира Ильича Ленина (фортель истории: прежде у него бы возникли проблемы, если б Ленина не было. Теперь – потому что Ленин есть. Но с иной стороны, все довольно определенно: Ленин – источник проблем).

Другой претендент, награду так и не получивший, на поверку оказался вообще действующим и довольно активным членом политически-писательской партии, запрещенной в России.

А Киньяры в нашей сибирской глубинке не попадались пока. Их и в метрополии нету. Еле-еле нашли одного, почти под Парижем, в Вологде. В угоду шефу вызвали его к нам в Сибирь, напечатали, наградили. Плеснули коньячку отечественного разлива (г. Челябинск).

– Как ты можешь так? – спрашивает меня, захмелев, Киньяр вологодский.

– А что случилось?

– Ну он же, он…

– Кто он, что?

– Ну этот твой… Политик хренов. Он же из этих… Из «Правящей партии».

– Он тебе денег дал? Что тебе еще надо?

– Денег да, денег мне не хватает. Поэтому и взял. И ты, Антоха, парень хороший. Но от этих, от «ПП» брать неохота. Они ж продали Россию.

– А от Бориса Германикова взял бы?

– Ты что, окстись! – новоиспеченный русско-французский классик аж поперхнулся. – Он же сука, проиграл в политического дурака, и теперь гадит по-мелкому.

– Ну а от Эдика Харьковского взял бы?

– Ты че, сука, меня за пидора держишь? Наливай лучше!

Какие-то эксперты номинально мне помогают, но на самом деле кому это надо: что-то читать, о чем-то высказываться? Еще врагов себе наживешь. Или по башне схлопочешь. К тому же я получаю зарплату за свою фондовскую деятельность, и зарплату немаленькую, почему эксперты должны бесплатно корячиться? Я прекрасно их понимаю и никогда не упрашиваю и не настаиваю на их поддержке. Хотите помочь в определении лауреатов? Нет? Ну, тогда извините. Мне помощь их не сильно-то и нужна. Я сам в одиночку и с удовольствием разбираюсь с молодыми и способными. Дело это не для слабонервных, поскольку пишущий народ, как правило, закомплексован, обидчив, мстителен. Молодежь брутальна. Можете вполне себе представить портрет молодого писателя, просто сложив эти качества: закомплексованность, обидчивость, грубость. А если еще он и бездарен к тому же, то становится просто грустно и грузно от такого житья.

Настырность некоторых претендентов пугает. Звонки домой среди ночи, хамство и брань… Порою напротив – слезы, упрашивания, унижения. Жену мою принимают за секретаря и через раз выговаривают ей: «Девушка, за что вы получаете зарплату? Где главный эксперт? Почему он не на службе в рабочее время? И соедините меня немедленно с Президентом Фонда». Жена отправляет их на хуй, за годы жизни в Сибири искусством посылать на три буквы она овладела.

Самые хитрые и прилипчивые – претенденты-инвалиды. Привыкшие к сочувственному отношению, к тому, что им всюду уступают места от трамвая до театра, они, пресмыкаясь, пытаются влезть в доверие. А уж оседлав, погоняют из всех сил. Пошлешь такого подальше – будь готов к любым неожиданностям, к шантажу, подставе. У этих людей нет понятия хорошо-плохо, они как никто усвоили жестокость сегодняшних джунглей. Формула: ты – мне, я – тебе для них работает только в первой части.

Виденный мной однажды футуролог-горбун названивает:

– Вы включили меня в длинный список?

– Пусть электрик включает, – пытаюсь я пошутить.

– Не смешно. Так я есть или нету?

– Я что, акушерка, а вы рождаетесь? Что за вопросы, – идиотская беседа начинает меня угнетать.

– Я понял: вы не хотите со мной разговаривать. Мои тексты вам не понравились? – к себе относится уважительно – «тексты».

– Не понравились.

– Антон Абрамович, давайте начистоту, – голосок горбуна становится мед источающим, – мы же с вами встречались как-то?

В синагоге очередной суккот. Во дворе холод собачий, ледяная водка и два огурца на восемнадцать человек всех городских евреев, для миньяна зовут и меня, на таком безъеврействе даже я подхожу. Раввин, мило картавя, травит свежие израильские анекдоты. Общее напряжение: председатель общины под уголовной статьей, хотя и среди нас пока – на свободе. Реконструируя синагогу, обманул четыре организации, две из которых принадлежат мусульманам. «Ну и что, нашего Леву-таки посадят?» – слышу я дребезжание справа. «Да ни боже ж мой! Это же Лева» – отвечает левая сторона. Тут же и мой футуролог-горбун, мне пока еще не известны его литературные опусы. Ему же явно во мне нужно все. Прежде всего, я сам. Так нужно, что я настораживаюсь, прячусь за маму, которая как всегда в центре внимания, с мамой меня не тронут. Но горбун тронет, природная властность еврейской мамаши его не останавливает. Пора драпать – чувствую я, и на попе, подпрыгивая, извиняясь, перемещаюсь к выходу из шалаша-кущи.