Вениамин Кисилевский - Антидекамерон

– И что теперь делать мне, тетя Шура?

– Как что? – ответила, помолчав. Подошла, растрепала мне волосы теплой рукой. – Жить с этой любовью, радоваться ей. Да, Васенька, радоваться, пусть и покажется это тебе нелепым. Это не я придумала, это еще древние мудрецы говорили: любовь всегда прекрасна, даже безответная, безнадежная, потому что возвышает и очищает человека, раскрывает в нем самое светлое, чистое. И вообще повезло тебе, потому что не каждому дается.

– Ничего себе повезло, – буркнул я, не очень-то постигнув, отчего мне сейчас должно захорошеть.

Она пригладила мои взъерошенные волосы, на секунду прижала мою голову к своей груди:

– Все у тебя будет хорошо, Васенька, поверь мне. И Нина твоя, вспомнишь еще мои слова, будет стараться тебе понравиться. И не одна Нина. Ты ведь красивый и толковый мальчик, девочки о таких мечтают.

– Я – красивый? – искренне изумился я.

– Конечно. Разве ты не знал?

– И заикаюсь, по-вашему, красиво?

– Не самая большая беда. Заикались многие талантливейшие люди, достоинств их это не умаляло. И вообще ты заикаешься намного меньше, чем год-другой назад. Ты заметил, что сейчас, например, разговаривая со мной, почти не заикаешься? Потому что не комплексуешь. Перестань, Васенька, комплексовать, живи с радостью – и все у тебя сбудется.

– Это вы меня уговариваете, чтобы успокоить, – не сдавался я. – Я же все про себя знаю. И остальные знают.

– Пойдем со мной. – Взяла меня за руку, повела в комнату. Там спросила у Наташки: – Вася у нас красивый?

– Конечно, красивый, – оторвалась Наташка от телевизора.

– Слышал? – дурашливо подтолкнула меня плечом тетя Шура. – Не зря говорят, что устами младенца глаголет истина. Вот смотри, – не выпуская моей руки, подвела к большому, во всю дверь, зеркалу в шкафу. – Видишь?

И стала мне говорить, какие у меня редкостные волосы, какие выразительные глаза, красивый рот и мужественный подбородок. А что ростом я невелик, тоже не беда – мало ли было великих людей, не отличавшихся гренадерским ростом, тот же Наполеон или Ленин. Но я еще обязательно подтянусь, потому что похож на отца, а отец у меня хорошего роста, от генов никуда не денешься. Просто одни, мальчики особенно, раньше начинают расти, другие позже. Вот в ее десятом классе есть один парень-дылда, в сборной по баскетболу играет, так он еще год назад в самом хвосте плелся. Надо только очень хотеть и очень верить, тогда все получится. А если я сам буду считать себя ущербным, то таким и останусь…

Я стоял рядом с ней, глядел в зеркало на себя, на нее, и вдруг заметил, что уж если кто красивый, так это она, тетя Шура. Раньше как-то не обращал внимания. На индийскую киноактрису похожа. И пожалел, что она выпустила мою руку. Без ее ладони моей неожиданно холодно стало, неуютно. Вспомнил, как она в кухне прижала меня к себе, как почувствовал на миг мягкую упругость ее груди – и горячо вдруг стало. И стыдно. А еще испугался, что она, такая умная и проницательная, догадается, отчего это я краской залился…

И с того дня приключилось со мной что-то непонятное. Дождаться не мог вечера, когда надо заниматься с ней. Нет, никаких планов, конечно же, я не вынашивал, смешно было даже подумать об этом, но хотелось видеть ее, слышать ее голос, близко находиться. Сложность только была в том, что так же тянуло меня побыть с ней, как и опасался делать это. Страшило, что выдам себя. А уж на грудь ее и вовсе старался не глядеть, чтобы дышать мог ровно. И что удивительно – с Ниной мне здорово полегчало. Нет, не разлюбил ее, просто перестал психовать. И не бегал уже к ее дому, чтобы «случайно» встретиться. Иного выхода повидаться с Ниной не в классе у меня не было: жили мы с ней по разные стороны от школы, домой рядышком не пойдешь. Да и шансов не было наедине с ней оказаться: она если не с кем-то из девчонок, то какой-нибудь парень увяжется или сразу несколько. А где-то через неделю – раньше так не фартило – встретил ее на почте, куда мама меня купить конверт отправила. И проводил ее потом до самого дома, и разговаривала она со мной хорошо, не выпендривалась. А я вдруг поймал себя на том, что мало заикаюсь и не подыскиваю каждое слово, не зажимаюсь. Но самое немыслимое поджидало меня, когда мы расставались с ней. Произнесла она слова вроде бы никакие, обыкновенные, но для меня много значившие:

– Что-то тебя в последнее время не видать стало. – И посмотрела.

Меня больше этот ее взгляд потряс, чем слова. Хорошо посмотрела, тепло, прежде так не бывало. Я возвращался домой, вспоминал, радовался, но осчастливленным себя не чувствовал, просто радовался. Как если бы играли мы с ребятами в футбол и наша команда выиграла. Это новое ощущение меня тоже поразило. И встревожило. Не сомневался – ничего бы этого не было, не будь того памятного разговора с тетей Шурой, стояния с ней перед зеркалом. И снова приснился мне ночью кошмарный сон, только мучила меня не Нина, а она, тетя Шура. Я пробудился весь в поту, долго лежал с открытыми глазами, а потом ужаснулся, что люблю тетю Шуру. Не как Нину Волкову люблю, иначе, но так же сильно…

Тем вечером у нас были назначены занятия, но я к ней не пошел. Соврал маме, будто голова у меня кружится и живот болит. Чего боялся – сказать бы себе отчетливо не смог, как по рукам и ногам связало. Мама сходила предупредить тетю Шуру, вернулись они вдвоем. Потом мама звонила знакомому доктору, а тетя Шура осталась со мной. Присела ко мне на краешек дивана, тронула мой лоб ладонью, участливо спросила:

– Что, совсем расклеился?

А я, точно и в самом деле помутилось у меня в голове, вдруг снял со лба ее руку и поцеловал. Она долго, пристально глядела на меня, затем вздохнула и сказала:

– Вот так даже… Ну, выздоравливай поскорей, Васенька. – И ушла.

Конец этого дня и весь следующий я провел как в тумане. Черт те что творилось со мной. Хорошо, не вызвали в школе ни разу, а то наплел бы сам не знаю что. Сидел истуканом, в окно глядел. На последней перемене подошла ко мне Нина, спросила, все ли у меня в порядке. Обратила, значит, внимание, что я какой-то не такой. Я же, вместо того, чтобы порадоваться этому вниманию, хмуро пробурчал:

– Всё у меня в порядке.

Она безразлично пожала плечами и удалилась. И я не обозвал себя идиотом, все равно мне было. Больше угнетало, как мне дальше быть. Что все про меня поняла тетя Шура, никаких сомнений не осталось. И что мне делать завтра – идти к ней или не идти? Все варианты были плохи, все против меня. От мысли, что придется в глаза ей глядеть, жаром окатывало. В конце концов решил, что не пойду, не сумею. Не мог только придумать, как объясню это и тете Шуре, и маме – не прикидываться же снова больным. Да если и прикинусь. Ну, еще день, еще два, потом что? Надежней всего было просто заявить тете Шуре, что не буду я к ней больше приходить. Она, уверен был, все поймет и выяснять ничего не станет. В идеале – скажет маме, будто успехи мои таковы, что в репетиторстве больше не нуждаюсь. А я уж как-нибудь сам подналягу на эту заковыристую математику, чтобы даже тройки по ней впредь не появлялись. Но если мама заплатила уже за месяц вперед, как тогда? Меня в этот денежный вопрос, конечно же, не посвящали, но ведь наверняка он возник, пусть и дружит тетя Шура с мамой по-соседски и отказывалась она брать деньги. Мама наверняка на своем настояла. Будут высчитывать, сколько необходимо вернуть? Кислая история…