Вениамин Кисилевский - Антидекамерон

Он знал, что ему нужно делать. Ни единой лазейки себе не оставлял, упорно внушал себе, что не озабоченный мальчишка он и не оторва-сладострастник. Не воспользуется он ее слабостью. Пересилит себя. Заставит вести себя с ней так, как надлежит взрослому и порядочному мужчине. Чего бы ему ни стоило. А если не сумеет, не совладает подло, то грош ему тогда цена. Но он сумеет. На горло, если потребуется, себе наступит, потому что иного не дано.

Придя к этому непреклонному решению, Дегтярев не отказывал все же себе в малой радости лишний раз полюбоваться на нее. Хоть посмотреть. Не однажды ловил себя на том, что ищет случай увидеть Лилю, побыть с нею рядом, заговорить. Так бросивший курить норовит, когда невмоготу, подышать дымом чьей-нибудь сигареты, нечто сродни мазохизму. А Лиля, словно проведав о его зароке, держалась с ним ровно, без эмоций, разве что выдавал ее порой предательский румянец. Словно заключили друг с другом молчаливое соглашение.

Он зорко следил за выражением ее лица, и однажды, на утренней планерке, сразу заметил: что-то в ней изменилось. Ближе всего – прихворнула. Или дома проблемы. Пасмурная какая-то, глаза потускнели. Будто повредилась звонкая струнка, прямившая Лилино тоненькое тело. И взгляд ее один перехватил – не то виноватый, не то жалобный, не разобрать было. Следовало бы поговорить с ней, может, помочь ей чем-то мог, но планерка затянулась, он опаздывал на операцию. А она сменялась с дежурства, ушла. И следующий день был у нее выходной, когда же вновь увидел ее, выглядела она обычно. Разве что показалось ему, будто тень какая-то на нее легла, света поубавилось. Ничего он у нее спрашивать не стал, к тому же день выдался суетной, умирал больной после ампутации легкого, не до того было. И вообще остаться с ней наедине выпало ему лишь в конце следующего дня и не так, как всегда.

Привезли новый портативный наркозный аппарат, которого Дегтярев дождаться не мог; он, когда сообщили ему об этом, поспешил в больничный склад. Распаковал, полюбовался на него, поблескивающий хромом и никелем, извлек сопроводительные документы. И тут обнаружил, что забыл в кабинете очки – с недавних пор, если читать приходилось мелкий шрифт, без них не обходился. К тому же освещение было скудное. Кладовщица куда-то ушла, оставив его одного, он по внутреннему телефону позвонил Никитичне, попросил прислать сюда кого-нибудь с его очками. Складское помещение находилось в другом конце двора, пришлось подождать. Дегтярев сидел возле ящика на корточках, перебирал запасные детали, оглянулся, услыхав за спиной шаги. Это была Лиля. И он неожиданно взволновался. Оттого, наверное, что впервые оказались они наедине вне стен отделения. Ни с чем это не сопоставил, просто ощущение было тревожным.

Она подошла, отдала ему очки, присела рядом, нежно, как живого, погладила глянцевый аппаратный бок:

– Красивый какой…

А он неотрывно смотрел на ее белую гладкую руку, вдруг, как завороженный, накрыл ее кисть своею, задержал. Какое-то время ничего не происходило, они замерли недвижимо в этих неудобных позах, не глядели друг на друга. Глядели на свои сомкнутые руки. Потом медленно, точно опять сговорившись, выпрямились, оказались лицом к лицу. И трудно было сказать, кто к кому первым потянулся. Целовались жадно, исступленно, вминая друг друга в себя, изнемогая. Голова у него кругом пошла и, если бы не послышались к счастью или несчастью шаги спускавшейся к ним в подвал кладовщицы, все могло бы завершиться для обоих сокрушительно. Сделав отчаянные усилия, отпрянули, чуть отдышались. И ни звука так и не произнесли. Ни тогда, ни после, возвращаясь в отделение. Он ни о чем не жалел, ни в чем себя не упрекал. Он был счастлив. Не помнил, чтобы когда-нибудь был так счастлив. И знал уже, что никуда от судьбы не деться, так, значит, ему суждено – и будь что будет, что должно быть. Изредка они встречались взглядами, и читал он в ее волшебных синих глазах ту же нежность и жертвенность. Оставалась лишь одна проблема, извечная для влюбленных, – где уединиться им от глаз людских, чтобы натешиться, насладиться друг другом. Была, конечно, какая-никакая возможность закрыться с ней в его служебном кабинете, хоть на малое время одним поворотом ключа избавиться от всего и вся, и желалось ему этого невыносимо, но хватило рассудка не поддаться искушению. Да и не хотел он быть с нею «малое время», принижать, уродовать это вдруг ему выпавшее счастье. Потому что знал уже и то, что встреч впереди будет много, встреч солнечных, восхитительных. Надо было что-то придумать. Опыта в подобных делах у него не имелось. Гулёной не был, но и образцовым мужем назвать его было нельзя – пусть и случайные, редкие, однако шашни на стороне за ним все же водились. Но никогда ничего серьезного, длительного – так, легкие скоротечные романчики, в большинстве в тех же командировках. И почти никогда сам не был инициатором, отвечал взаимностью – издержки профессии. Ни в какое сравнение не шло с чувством, возникшим у него к Лиле. Входя в свой корпус, он нарушил молчание, тихо сказал ей:

– Не здесь.

И она как нужно поняла его, преданно улыбнулась:

– Не здесь. – И, будто случайно, коснулась на мгновенье его руки. А он от этого прикосновения едва не задохнулся…

До конца дня ни словечком больше не обмолвились, лишь, где-нибудь пересекаясь, счастливо, заговорщицки сплетались взглядами. А после работы поехал он к Мишке Одинцову, старинному, со школы еще дружку; у того, Дегтярев знал, жена с сыном отдыхали сейчас на море. Ничего объяснять не стал, попросил на следующий вечер ключи от его квартиры. Неуклюже пошутил, что даст ему денег на кино, чтобы время скоротал.

– Обалдеть! – выпучил Мишка глаза. – Ты ли это, примерный ты наш? Что-нибудь сурьезное?

– Сурьезное, – кивнул Дегтярев.

– Вот это да! – Мишка плотоядно потер ладони. – И ты, значит, туда же! С почином тебя, Левушка! Или не с почином?

– Так дашь ключи или не дашь? – насупился Дегтярев.

– Еще как дам, – расплылся тот в улыбке. – И простынку свежую обеспечу! И свечку! Свечка тебе нужна?

– Да пошел ты! – ткнул его в бок Дегтярев. – Язык у тебя без костей!

Он едва дождался утра. Всегда старался пораньше прибыть в отделение, посмотреть, что там и как, в тот же день примчался едва ли не за час. И не удивился, обнаружив, что Лиля уже здесь, в рабочем одеянии. Выждав четверть часа, он, с озабоченным видом проходя по коридору мимо, позвал ее в кабинет. Там, с опаской косясь на дверь, на секунду прижал ее к себе, припал к ее сладким губам, тихонько застонал, ощутив мягкую упругость ее груди. Затем протянул ей вырванный из блокнота листок.

– Это адрес? – сообразила она.

– Да, – ответил, не сводя с нее глаз. – Сегодня в семь часов. Тебя устроит?