Ричард Гордон - Доктор на просторе

Преисполненный решимости исправиться и наверстать упущенное, я, как нарочно, ухитрялся все портить. Хирургические нитки для швов я нарезал недостаточной длины, несколько раз терял ретрактор, ухитрился защемить себе палец артериальным зажимом, а напоследок уронил на пол лоток с инструментами. Мистер Кэмбридж стоически терпел мои выходки, делая вид, что ничего не замечает.

Единственным моим утешением было то, что и у Гримсдайка все валилось из рук. Ему, пожалуй, приходилось даже хуже.

Утром за завтраком я поинтересовался, как он собирается справиться с анестезией.

— А что тут сложного? — пожал плечами Гримсдайк. — В наши дни все за тебя прибор делает. Подкрутишь в одном месте, нажмешь рычажок, и — свободен как ветер.

— А вдруг ты слишком обогатишь газовую смесь?

— Ну и что? — легкомысленно хмыкнул Гримсдайк. — Насколько я знаю, старичок, вся анестезия делится на три стадии: бодрствование, сон и смерть.

Во время операции я понял, что Гримсдайк ни черта не смыслит в анестезии. Он сидел у изголовья хирургического стола возле здоровенного хромированного прибора с панелью, сплошь утыканной рычажками, кнопками и циферблатами. В единственном его глазу, который мне был виден, было столько беспокойства, сколько я замечал у моего приятеля лишь раз, когда оказалось, что одна из его подружек забеременела. Время от времени Гримсдайк зарывался в стерильные полотенца и с надеждой заглядывал в руководство Макинтоша «Основы анестезиологии», которое поставил у головы безмятежно похрапывающего пациента. Идя в операционную, Гримсдайк был убежден, что ему предстоит всего-навсего ассистировать штатному анестезиологу, жизнерадостному толстячку, напичканному самыми скабрезными анекдотами во всем Лондоне. Однако оказалось, что анестезиолог, погрузив пациента в сон, удалился в ассистентскую и, прихватив свежий номер «Таймс», с головой ушел в разгадывание кроссворда. Гримсдайк же остался у приборной панели в одиночестве.

В отличие от большинства других хирургов Св. Суизина, мистер Кэмбридж был терпелив и вежлив со своими анестезиологами. Он не обращал внимания на тихие ругательства, которыми то и дело сыпал Гримсдайк, крутя не ту ручку, и даже сделал вид, что не заметил, как спящий пациент вдруг закашлялся. Уже в самом конце операции Гримсдайк вдруг начал клевать носом, а потом и вовсе уткнулся в стерильные салфетки и закрыл глаза. Тут, к моему несказанному ужасу, рука пациента медленно поднялась в воздух.

— Мистер анестезиолог, — спокойно произнес мистер Кэмбридж. — Если даже ваш пациент не спит во время операции, быть может, и вам следует пока воздержаться от сна?

Оперируя на чужих животах, мистер Кэмбридж напрочь забывал о своем собственном. Операция следовала за операцией, и урчание в пузе напомнило мне, что неплохо бы и пообедать. Наконец, после четвертой операции кряду старшая сестра вручила мне бинты и громко возвестила:

— Перерыв на один час, сэр. Уже два часа.

— Два часа? — изумился мистер Кэмбридж. — Мы ведь только начали. Надо же, как время летит!

— И к тому же вас ждет полицейский.

— Ах, да. Кто именно?

— Сержант Фланнаган.

— Ах, Фланнаган. Впрочем, я все равно не помню их по фамилиям. Каков он из себя?

— Здоровенный малый, сэр, с красной рожей, — подсказал Хатрик.

— Ах, значит я все-таки его знаю. Сейчас выйду. Обработайте, пожалуйста, шов, мистер Э-ээ…

Мистер Кэмбридж был для лондонской полиции постоянным клиентом, поскольку вечно терял свою машину. Едва начав хирургическую карьеру, он приобрел стандартный «бентли», но либо забывал, где его оставлял, либо не помнил, приехал на нем или нет, либо отпирал утром гараж и убеждался, что машины в нем нет.

— На этот раз я абсолютно убежден, что мой автомобиль украли, — заявил он полицейскому, пока мы с Гримсдайком и Хатриком уписывали за обе щеки заливную баранину. — Сегодня утром я приехал на метро, но уже вчера машины у меня не было… Так мне кажется, во всяком случае. Зато накануне, сержант Финикин, я… Словом, я отчетливо помню, что оставил свой «бентли» напротив своего дома на Харли-стрит. Когда же я утром вышел, моего автомобиля и след простыл.

Сержант кашлянул.

— Почему же вы сразу не известили полицию, сэр?

— Э-ээ, видите ли, сержант Фулиген, увидев, что машины нет, я поначалу был убежден, что приехал домой не на ней. Вы меня понимаете?

— Разумеется, — кивнул сержант.

После обеда мистер Кэмбридж отправился резать животы в другую часть Лондона, предоставив заканчивать операции нам с Хатриком. Поскольку штатный анестезиолог сопровождал мистера Кэмбриджа, Хатрик, ещё не пришедший в себя после увиденного, известил Гримсдайка, что проведет оставшиеся мелкие операции под местной анестезией. Гримсдайк воспринял его слова с достоинством, пробурчав себе под нос что-то вроде «Любой осел со скальпелем в руках может быть хирургом», после чего испарился из операционной. На мое счастье, старшая сестра тоже сменилась, и мы с Хатриком, оставшись вдвоем, счастливо оперировали до полуночи. После утреннего провала я был убежден, что мне никогда не стать хирургом, но, работая бок о бок с Хатриком, постепенно обрел уверенность.

Вернувшись около полуночи в ассистентскую, мы застали там сержанта Фланнагана.

— Мистер Кэмбридж уехал, — известил его я. — Что-нибудь передать ему?

— Да. Мы нашли его машину.

— Неужели? И где же она была?

— В его собственном гараже, где еще.

В Св. Суизине под надзором мистера Кэмбриджа находились сразу два отделения: женское и мужское. Первое называлось «Постоянство», а второе носило звучное имя «Стойкость». Сам мистер Кэмбридж каждый вторник совершал обход обоих отделений по утрам, однако его общение с пациентами обычно сводилось к тому, что он бодро тыкал их кулаком в живот и говорил:

— Вот увидите — вам сразу полегчает, как только мы вырежем эту ерунду.

Хатрик выполнял всякие пустячные операции, а на мою долю выпали послеоперационный уход и повседневная забота о постельных больных. Оказывается, пациентов куда меньше волновало, какую часть организма оттяпали у них под наркозом, чем бессонница, запор, остывший ужин или сквозняк. И вот все эти проблемы висели на мне. Дважды в день я был обязан обходить все палаты, благодаря чему пациенты видели меня куда чаще, чем всех остальных врачей хирургического отделения. Не раз меня поэтому приводили в смущение, называя во всеуслышание молодым медицинским светилом, которое «всем тут заправляет».

— Кто ваш хирург? — услышал я однажды, как один из них спрашивал другого внизу, в рентгеноскопическом кабинете.

— Доктор Гордон.

— Я имею в виду — кто главный хирург в вашем отделении?