Игорь Самарский - Записки нелегала

В кабинете сидело только двое — мой декан и декан иностранного факультета. Вытащив из бара бутылку коньяка, мне было сказано, что это первый случай, когда русского студента не выгнали из института, и что они меня «отмазали». После принятия на троих определенной дозы, «иностранный декан», доверительно посетовал мне, что он сам их ненавидит, хотя по должности должен с ними общаться и защищать их интересы. Подразумевались как цветные, так и черные. Расстались друзьями.

Зарядив своих чехов из группы не чешскую стройку, (чехи тянули газопровод) за чешским пивом, я провел в узком кругу, в том же составе, пирушку. Много позже, аж через 25 лет, я узнал, что моя группа писала коллективное письмо для моей защиты в КГБ, тогда, в то время, мои сокурсники мне постеснялись об этом сказать. В общаге, с подачи деканата, появилась чисто русская комната, где проживало только трое русских парней.

У меня возник негласный авторитет. Какой? Салабоны с первых курсов, стали ходить ко мне как к пахану, с просьбами разобраться с тем или иным нигером, если, считалось, что они «задевают честь и достоинство русских аборигенов». Происходило этот так. Вечер. Мы в моей комнате мирно втроем играем в преферанс, потягивая пивко. Робкий стук в дверь. На пороге первокурсник, просит его выслушать. Слушаем. Ему на голову арабы вылили суп, когда он кушал, а они в это время надумали молиться. Это произошло в его комнате, где живет он и двое арабов. Так-так… Знаю, сам был в этой шкуре. Сейчас паря разберемся, такса — 4 бутылки водки. Устраивает? Конечно! Окрыленный пацаненок сбегал за бутылками. Сиди здесь. Сыграй в дурочка с моими соседями по комнате… Я спускаюсь на третий этаж в комнату к кубинцам.

Дверь открывает черный как смоль Хосэ. А..Сэм.

Кричу:- «Вива Фидель, Хосе!». Тот меня обнимая затаскивает в комнату. Вытаскиваю из карманов пару бутылок. Начинаем пить за Кубу, за Хосе, за Фиделя..

Между прочим в разговоре вворачиваю словечко, что моего друга оскорбили арабы из 202 комнаты на втором этаже. Взбешеный Хосе, выскакивает из комнаты, крича мне, чтобы я шел в свою комнату. А он, Хосе, сейчас разберется с моими обидчиками. Я медленно поднимаюсь по лестнице. Крики на втором этаже останавливают меня. Я приспускаюсь. Вдруг внизу разлетается стекло, страшный рев и грохот чего-то. Спускаюсь ниже и вижу как в коридоре второго этажа носится человек двадцать черных и негров — кубинцы «мочаться» с арабами! Вот те на!

Заварил я кашку! Рев, стоны, о головы разбиваются стулья, бутылки, досталось и бедной комендантше, которая сдуру, решила успокоить разгоравшуюся драку… Кто-то мычит в углу, кто-то ползет по коридору, размазывая кровь по полу. На перилах висит тело. Полный хаос, женский визг, русский мат, испанские, арабские, китайские вопли. На улице завыли сирены ментовских машин. В общагу ворвалась свора ментов. Я поспешил убраться к себе в хату. Первокурсник со страхом прислушивался, что твориться внизу — все это батенька в твою честь. Цени! Долго трясет мне руку, и когда там поутихло, возвращается к себе.

Через пару часов появляется, побитый и помятый Хосе, с восторгом, рассказывающий, как он с братками наказал арабскую сволочь (хотя сам чернее них на порядок). Мы успокаиваем его. Он приглашает с нашего позволения пару его друзей кубинцев и мы продолжаем пирушку, за здравие Кубы и всех ее обитателей.

Вскоре я был переведен в другое общежитие, куда селили четверокурсников, и где не было этого идиотского смешения в комнатах. Однако разборки продолжал, только таксу повысил. Работал Хосе.!!!

Кстати, когда между собой «месятся» арабы или нигеры, власти института и менты, их только растаскиваю, журят, и оставляют все как было.

Так, что Хосе работал на износ. Алкоголиком сделался или нет не знаю, но русскую водку любил бескорыстно, даже не так как Гаванский ром. Иногда ему помогали другие кубинцы с других институтов. Но воспоминание о моем безотказном черном друге, всегда теплой волной, окатывает мое сердце. Все таки пролетарское воспитание откладывает на человеке, неизгладимый след, не то, что капиталистическое волчарство…

Институт я благополучно закончил, получил диплом, и в статусе незаконного «институтского смотрящего» отбыл на Украину, уже успев неосмотрительно жениться.

Не могу не упомянут о китайцах, которых как гною в каждой стране и которые ведут себя так же нагло, как видимо у себя в Китае, не только отбивая у наших работу, но и считая украинцев и русских истинными для них врагами на рынке труда Запада. Находясь уже в Ирландии, одной из причин для моего старта в кинематографе, явился фильм, который показали по ирландскому телевидению. Снял этот фильм один из немецких режиссеров и посвящен он был экологической теме — сохранению животного мира на земле. Известно, что китайцы жрут кошек и собак. Но это видимо осталось у них в крови от их предков, чашки риса уже не хватает, как обещал великий Мао.

Ну жрите себе тихонько в Китае. Нет — делают на этом бизнес. Я не любитель кошек — виной тому обычная человеческая аллергия на шерсть животных.

Представьте себе картину: какая то фрау выбирает себе манто в немецком меховом магазине. К ней подходит корреспондент и спрашивает нравится ли ей этот «игристый» мех? Фрау очевидно кивает головой и отвечает, что видимо купит это манто. Корреспондент, спрашивает ее — известно ли ей, что это мех кошки? Фрау в испуге, смотрит на менеджера магазина, тот отводит глаза. Камера переносит нас в Китай, где возникает картина, как у нас говорят собачьих «заводчиков». Но у нас выращивают собак для продажи. Легально. Пусть. Но в Китае это делается с целью получения меха, т. е. убивают бедных собак, когда те только еще достигают подросткового возраста. Показали, как организован китайский собачий концлагерь, где нары в двух ярусах, на полках сидят и лежат псы, и тоскливо смотрят на съемочную группу их печальными черными глазами. Сразу вспомнились кадры немецкой военной хроники, где в такой же ситуации находились люди в Заксенхаузене и Бухенвальде. В блок заходит китайский эсессовец, набрасывает проволочную петлю на шею собаки и вытаскивет очередную жертву к какому то железному забору. Бедный пес, сенбернар, чувствуя приближающуюся смерть, скулит и упирается всеми четырмя. Камера бесстрастно смотрит на это убийство. Так могут снять только безжалостные, талантливые НЕМЕЦКИЕ режиссеры. Китаец, просовывает один конец шеста на другую сторону забора, упирается ногой в него и затягивает петлю. Голова бедной собаки прижата к прутьям забора. Она задыхается, из ее горла уже вырывается только предсмертный хрип. Китаец хладнокровно тянет шест с петлей на себя. Тело собаки прекращает содрагаться. Пес умер. Эсессовец китаёза тянет труп в разделочную, где очаровательные китайские девочки — садистки (которые по вечерам работают в массажных салонах), разделывают тушку собаки.