Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)

– Понятно.

– Ступайте же, молодой человек, и продолжайте в том же евангельском духе.

– Мерси. Буду продолжать. До свидания.

Придя в редакцию, редактор стиснул острыми кулаками виски и нежно скрипнул зубами.

– Секретарь!

– Что прикажете?

– Основное содержание завтрашнего номера?

– Передовая на тему о растущей безработице, телеграммы, фотография Пилсудского, беседующего с английским представителем, фотография, изображающая сенаторов, расходящихся после заседания сената, стихотворение «На бой с тьмой!», зарисовка нашего художника демонстрации безработных в Лодзи и объявления.

– Хорошо. Тащите сюда Евангелие. Будем сочинять в строго евангельском духе. Хор-ро-шо!..

Комиссар развернул утром очередной номер газеты, ярко улыбнулся и воскликнул:

– Ха-ха! Вот это я понимаю! Газетка что надо. Вполне благонамеренная. Сплошное Евангелие, можно сказать, а не оппозиционная пресса! Приятно, приятно. Почитаем!

Комиссар удобно откинулся на спинку кресла и погрузился в чтение, бормоча:

– Тэк-с? Передовая статья – «Нагорная проповедь». Очень замечательно. Дальше: стихотворение в прозе «Заповеди блаженства». Красота-с! Затем телеграмма от Иоанна, Луки, Матфея и Марка… Н-недурственно! А эт-то что такое?

Тут рука господина комиссара дрогнула. Затылок надулся и побагровел.

– Канальи! – пискнул комиссар неправдоподобным голосом. – Прохвосты! Негодяи! Расстреля…

Вбежавшая в кабинет жена застала господина комиссара в бессознательном состоянии. Лоб его был бледен и покрыт крупными каплями холодного пота. А пальцы судорожно сжимали лист газеты на том самом месте, где были помещены рисунки и фотографии.

На первой фотографии был изображен Пилсудский, беседующий с английским представителем, а под ним крупным шрифтом напечатано:

К ПОЛУЧЕНИЮ ИУДОЙ ТРИДЦАТИ СРЕБРЕНИКОВ

На второй фотографии были изображены польские сенаторы, выходящие из здания сената.

И подпись:

ИЗГНАНИЕ ТОРГУЮЩИХ ИЗ ХРАМА

Затем красовался рисунок, изображающий толпу безработных, расстреливаемую полицейскими, снабженный следующей евангельской подписью:

НАСЫЩЕНИЕ ПЯТЬЮ ХЛЕБАМИ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ГОЛОДНЫХ

Дальнейшего жена комиссара не смогла прочитать. В глазах у нее зарябило, и она с тихим стоном повалилась на бездыханное тело господина комиссара.

1926

Хлопотливый день Емельяна Черноземного начался, как говорится, с первыми лучами восходящего солнца. Что-то около десяти часов утра. Именно в это время Емельян Черноземный эластично выполз из-под голубого стеганого одеяла на свет божий и начал действовать.

Прежде всего он принял холодный душ. После душа минут десять занимался гимнастическими упражнениями по системе Мюллера. Потом не без аппетита выпил стакан какао, съел французскую булку с маслом, с наслаждением закурил толстую папиросу «Герцеговина-флор» и, наконец, свежий и бодрый, присел к изящному письменному столу и до двенадцати часов резво сочинял стихи.

Покончив со стихами, Емельян Черноземный деловито вытащил из-под никелированной кровати с пружинным матрасом зловещие штаны и мрачную толстовку, попрыскал их немного чернилами и брезгливо стал одеваться.

Одевшись, Емельян Черноземный долго, сосредоточенно терся головой о стенку, пока его прическа не приобрела соответствующий вид. Затем сунул в карманы бутылку водки, три метра веревки, кусок душистого мыла, большой гвоздь и, хорошенько измазав руки в печной саже, отправился по делам.

Первый его визит был к профессору Доадамову.

– Здорово, товарищ Доадамов! – сказал Емельян Черноземный бесшабашным голосом, входя в кабинет профессора.

– Здравствуйте, товарищ… Чем могу?.. – пробормотал Доадамов, близоруко топчась возле Черноземного.

– Не признали, что ли?.. Эх, ты, а еще ученый человек называешься, очки носишь! Черноземный я. Емельян. Крестьянин, значит. Безлошадный. Тятька мой поди еще во время империалистической бойни без вести пропал. А я, значит, нонеча у тебя наукам разным обучаюсь. Во как!..

– Студент?

– Оно действительно, ежели по-ученому говорить, то в полном виде студент. От сохи, значит.

– Ага! Садитесь, товарищ! Чем могу?

– Спасибо! Мы и постоять можем. Чай, не лаптем щи хлебаем. Мы люди темные, вы люди ученые. Много благодарны.

Профессор Доадамов слегка поморщился:

– Ну что вы, право, такое говорите, товарищ? Садитесь, прошу вас, без церемоний и расскажите, в чем дело…

Емельян Черноземный нерешительно переступил с ноги на ногу и вытер нос рукавом.

– Зачетишко бы мне, товарищ профессор! Потому – трудно нашему брату безлошадному без зачетов приходится.

Емельян Черноземный вытащил из-за пазухи зачетную книжку и протянул профессору:

– Вот туточка пиши. Осередь ефтой вот клетушечки.

– Помилуйте, товарищ, – удивился профессор Доадамов, – как же это я так вдруг возьму да и поставлю вам зачет? Приходите в среду в общем порядке, тогда…

– Приходил уж. Чего там! Погнали вы меня. «В другой раз, сказали, приходи…»

– Тем более.

– Напиши, барин, зачет, – тускло заметил Черноземный.

– Не могу, товарищ!

– Не можешь? – печально переспросил Емельян Черноземный.

– Не могу, – подтвердил профессор Доадамов.

– Тады во, гляди, барин, чего я чичас над собой изделаю. Пущай, пропадай аржаная моя головушка! И-и-эх-х!

С этими словами Емельян Черноземный не торопясь влез на стул и забил в стену профессорским микроскопом большой гвоздь.

– Что вы хотите сделать?! – воскликнул профессор, содрогаясь.

– Уж изделаю, – зловеще сказал Емельян Черноземный, привязывая к гвоздю петлю и быстро ее намыливая. – Не жить мне, товарищ барин, без зачета! Оно конешно, может которым городским ты и поставишь зачет. Может, у которых городских полные книжки зачетов. Нешто за городскими угоняешься? Деревенские мы. Темные. От сохи, значит. И-и-х! Конечно… Может, я три дня не емши? Может, мне некуда головушку свою приклонить, может, я под мостами ночую да на березовой коре бином Ньютона щепочкой выковыриваю? Эх, сглодал меня, парня, город! Не увижу родного месяца! Распахну я пошире ворот, чтоб способнее было повеситься!

Емельян Черноземный опытным жестом накинул на шею веревку и, рыдая, продолжал:

– Был я буйный, веселый парень… Золотая была голова… А теперь пропадаю, барин, потому – засосала Москва. И-и-эх-х!.. Пропадает, барин, самородок!..

– Вы не сделаете этого! – воскликнул профессор, обливаясь холодным потом.

– Изделаю, – тихо сказал Черноземный, осторожно раскачивая ногами стул.

– Давайте зачетную книжку! – прохрипел профессор Доадамов.

Следующий визит Емельяна Черноземного был в редакцию толстого журнала «Красный кирпич».