Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)

– Сняли?

– И не спрашивайте. «Он, говорят, нам все издательство развалил. Черт знает каким барахлом завалил рынок». Это Николай-то Борисович? Барахлом-то! Рынок! А?

– Чудовищно!

– Именно чудовищно. Тогда послали Николай Борисовича заведовать по торговой части. Прослужил Николай Борисович год. Его товарищи буквально на руках носили.

– Ну и?..

– Не спрашивайте. Разве у нас умеют ценить хорошего человека! «Ты, говорят, у нас всю товаропроводящую сеть засорил. Всюду чужаков насажал, растратчиков, жуликов». Это Николай-то Борисович? Чужаков-то? Наоборот. Он хотел, чтоб всем хорошо было. Приходит человек. Просит взять на работу. Говорит, что хотя и был когда-то околоточным надзирателем, но, во-первых, давно уже признал Советскую власть, а во-вторых, когда это было! Восемнадцать лет назад! Чуть не плачет. И такой, знаете, симпатичный-симпатичный. Усы мокрые, рыжие!.. Разумеется, Николай Борисович взял. Нельзя же человека зря обижать. Человек – это звучит гордо. И, кроме того, зачем себе врагов заводить? Этому откажешь, тому откажешь – вот тебе уже два врага. А зачем два врага, когда легко может быть ни одного? Но разве у нас с этим считаются? Кошмар!

– Ну и?..

– И не спрашивайте. Теперь едем в провинцию. Что-то будет, что-то будет?

– Да. Нелегко быть обаятельным человеком в наших условиях.

– И не говорите!

1935

– Вы уволены.

– Почему?

– Как чуждый элемент. Вы родом из станицы Динской?

– Да.

– Ну, значит, вы дворянин Малышевский из станицы Динской, помещик.

– Я действительно Малышевский, действительно из Динской. Но тем не менее не помещик, а, наоборот, сын казака-хлебороба.

– Докажите.

– Хорошо.

И человек отправился из станицы Крымской в станицу Динскую за доказательством своего крестьянского происхождения. Сделать это было очень легко, так как в сельсовете имелись все необходимые документы о том, что сын казака-хлебороба, учитель Малышевский никакого отношения к помещикам той же станицы не имеет.

Учителю Малышевскому тотчас же были вручены все нужные документы.

И отправился человек обратно, довольный, что все так быстро разъяснилось, и, радостный, положил на стол начальства свои документы.

– Вот. Теперь вы видите, что я не помещик?

– Этого мало. Нужна официальная справка.

– Хорошо. Будет официальная справка.

И стал человек ждать официальной справки.

А тем временем с работы успели уволить двух его сыновей как классово чуждых и примазавшихся помещичьих сынков.

Тем не менее официальная справка все-таки пришла, и человек гордо явился к начальству:

– Теперь видите?

– Вижу-то я вижу, но, знаете ли, все-таки, согласитесь, как-то не того… и помещик – Малышевский, и вы – Малышевский… Получается некрасиво…

– Ну, хотите, – взмолился человек, – я вам представлю свидетельство красных партизан, знающих мое безупречное прошлое?

– Хочу.

– Хорошо.

И пошел человек к красным партизанам, которым помогал во время деникинщины, и принес от них бумагу, характеризующую его с лучшей стороны.

– А бумага заверенная?

– Заверенная.

– Ну что ж, ничего не поделаешь… Видно, придется вас обратно на работу принимать… Ладно, работайте.

Восстановили человека, восстановили сыновей его. Пошло все хорошо. Прошел год. И вдруг – бац!

– Вы уволены.

– Почему?

– Как бывший помещик.

– Я не помещик.

– Докажите.

– Я ж вам в прошлом году уже доказывал.

– Докажите в этом.

– Хорошо.

И пошел человек опять в станицу Динскую.

– Дайте справку, что я не помещик.

– Не дам.

– Почему?

– Потому, что вы – Малышевский.

– Ну так что ж из этого?

– Раз Малышевский, значит, помещик.

– Да нет же! Хлебороб. У вас в архиве есть мое метрическое свидетельство. Посмотрите.

– Не смотрел и смотреть не желаю.

И пошел человек обратно. И в слезах обратился к самому высшему своему начальству:

– Товарищи! Ведь вы же знаете по прошлому году, что я не помещик. А меня все-таки уволили. Помогите!

– Не помогу.

– Почему?

– Потому, что все ваши документы – фальшивки, а сам вы – обманщик.

– Я не обманщик.

– Нет, обманщик. Вы утверждаете, что вы не Малышевский, в то время как я отлично знаю, что вы Малышевский.

– Я не отрицаю, что я Малышевский.

– Ага! Ну, а раз Малышевский, значит, помещик.

И пошел человек, шатаясь, к себе домой.

Таковы обстоятельства, в которых в данную минуту находится Малышевский, старый учитель с тридцатилетним стажем, до последнего времени работавший на консервкомбинате имени Микояна в станице Крымской методистом.

Как же могло на глазах у всех произойти это неслыханное безобразие?

Как могло случиться, что на глазах у всех два старых хороших педагога – товарищ Малышевский с женой (тоже старая учительница) – оказались на старости лет выброшенными за борт?

Вы не знаете, как это случилось, товарищ Кравцов, председатель Динского стансовета, дававший безответственные разноречивые справки?

А вы, директор комбината, подписавший приказ № 425 от 13 августа 1935 года, где документы товарища Малышевского названы ложными и честный человек представлен в виде грязного афериста, – вы (не имею чести знать вашего имени), вы не знаете, как это случилось?

А вы, представители заводской общественности?

На ваших глазах произошло самое страшное в нашей стране преступление: беспредельно унизили человеческое достоинство. Что же сделали вы для того, чтобы не допустить этого?

Мы не сомневаемся, что честное имя учителя Малышевского будет навсегда восстановлено и виновные будут сурово осуждены.

1935

– Ну, что скажете хорошенького, товарищ Загребухин? – спросил редактор, подымая доброе, утомленное лицо от гранок. – Чем порадуете читателя?

Писатель Загребухин скромно опустился на стул, повесил голову и пригорюнился.

– Пришла мне, знаете ли, Павел Антонович, одна мыслишка. Одна, так сказать, идейка. Верите – даже не идейка, а целая идея. И так она меня, знаете ли, увлекла, что я буквально сон потерял. Не сплю, не ем. Только об ней все время и думаю.

– Нуте-ка, нуте-ка, это интересно. Выкладывайте.

Писатель Загребухин пригорюнился еще больше, потупил глаза, и, нервно сжимая руки, сказал глухим голосом:

– Мало у нас в прессе уделяют внимания животноводству, Павел Антонович. И плодоводству. Душа, знаете ли, болит. Вот мне и пришла в голову мысль. Не знаю только, как вы посмотрите. Хотелось бы мне съездить в какой-нибудь хороший животноводческий совхоз, в какой-нибудь, знаете ли, этакий плодоовощной питомник, да и написать в газету подвал-другой. Как вы на это смотрите?

– Это именно то, что нам надо! – воскликнул редактор, и глаза его засияли. – Это именно то, чего мы жаждем! Поезжайте, голубчик. Как можно скорее. Мы вам будем очень-очень благодарны. Только не отвлечет ли это вас от больших творческих замыслов? От широких полотен, от эпопей, от трилогий?