Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

— Нет здесь водки, — перевела Глафира Семеновна. — Какая же русская водка в Париже! Он коньяку предлагает.

— Что, коньяк! Кто же коньяк пьет перед обедом! Коньяк после обеда… Идолы! За вход в ресторан берут, а не могут выписать из России водки. Мы же ихнее, французское, вино выписываем. Коньяк нон… — покачал Николай Иванович перед слугой головой. — Глаша! Да переведи же ему по-французски, что я сказал насчет водки…

— Ах, Николай Иваныч, не стоит! Ну что тут распространяться… Давай выберем скорей по карте, что заказать.

Она придвинула к себе карту и принялась ее рассматривать. Слуга, соскучившись стоять, сказал наконец:

— Dites-donc, monsieur, seulement, quel vin désirezvous: ordinaire, vin de pays?..

— Что он спрашивает? — взглянул Николай Иванович на жену.

— Про вино спрашивает. Какое вино.

— Ах да… Вен руж… Бугель вен руж… Видишь, Глаша, как я по-французски…

— Quel vin rouge, monsieur? Un franc, deux francs, trois francs…

— Понял, понял… Нет, брат, труа франк мало… Ведь это три четвертака… Дадите кислятину… Давай за рубль, за четыре четвертака… Катр франк… Да и вен блан ен бутель. Тоже в катр франк…

Лакей бросился исполнять требуемое.

— Я выбрала, Николай Иваныч, — сказала Глафира Семеновна. — Бульон, сомон, то есть лососина, и бифштекс. Тут уж видно, что подают.

— Постой! Постой! Эй, лом! — крикнул Николай Иванович слуге.

— Не лом, а гарсон. Здесь «человек» гарсоном зовется.

— Ах да… Я и забыл! Гарсон!

Но слуги уже и след простыл.

— Любопытно, что они с нас за вход слупят, — говорил Николай Иванович жене, сидя за столом в ресторане «Дюваль», и рассматривал врученные ему при входе расчетные карты (addition), которые он считал за входные билеты.

— Да вот уж лакей тут что-то на картах карандашом пометил, — ответила Глафира Семеновна, указывая на карточку. — Палочку поставил, даже две палочки поставил. Против цифры «десять» поставил палочку и против цифры «пятнадцать» тоже палочку.

— Неужто по рублю возьмут?

— Да нет же, нет. Ведь у них счет на франки. Вот на каждом билете две палочки, стало быть, два франка. Не понимаю я только, что печатные-то цифры обозначают. — А ничего около печатных цифр не написано?

— Видишь, что ничего.

— Странные порядки, — покачал головой Николай Иванович и прибавил: — Но ведь и два франка за вход — это очень дорого. Это ведь с каждого… С двоих четыре франка, франк по четвертаку, за каждый французский четвертак мы заплатили по два двугривенных, стало быть, это составит рубль шесть гривен. Да на чай прислужающему… Ой, ой, ой! Почти два рубля — не пито, не едено — отдай… Надсадишься, ежели каждый-то день по три раза за завтраком, за обедом и за ужином…

— Да ведь в дорогой ресторан попали.

— Какой тут к черту дорогой, когда даже вон все без скатертей едят! Даже столы скатертями не покрыты. Мраморный стол — и больше ничего.

— Верно, уж такое здесь обыкновение, чтобы без скатертей.

Слуга принес два стакана и две бутылки, водрузил их на стол и опять бросился бежать.

— Гарсон, гарсон!.. — остановил его Николай Иванович и, обратясь к жене, сказал: — Странно, что ты не знаешь, как по-французски закуски потребовать. Перед обедом солененького бы отлично… Не знаешь ли, как селедка по-французски?

— Да не учили нас про селедку.

— Ну, кильку или балык?

— И про балык с килькой нас не учили. Вот сыр как — я знаю: фромаж.

— Фромаж, фромаж, гарсон, — подхватил Николай Иванович.

— Quel fromage, monsieur?

— Знамо дело, швейцарский. Глаша! Как швейцарский?

— Ах, боже мой! Да неужто ты не можешь без закуски? Швейцарский — швейцар, должно быть.

— Фромаж швейцар.

— Je ne connais pas, monsieur, un fromage pareil, — отрицательно потряс головой слуга.

— Фромаж швейцар-то нет? Странно. Ну, какой-нибудь… Просто фромаж. Фромаж… Постой, постой… А селедку, Глаша… Растолкуй ему, что это соленая рыба.

— Пуасон сале. By компрене? Эн плит пуасон сале…

— Une sardine? Ah, oui, madame!

— Да не сардинку. Сардинку, впрочем, можно, само собой. А селедку… — тщетно старался пояснить Николай Иванович. — Фу-ты, пропасть! Ничего не понимает! Ну, вуй… Сардинку — вуй и анкор…

— Анкор пуасон сале. Эн отр пуасон сале…

— Oui, madame, vous recevez, — отвечал слуга и исчез, явившись через минуту с двумя чашками супа и глубокими тарелками. — Voila votre, bouillon, madame. Servez-vous, je vous prie.

— Что ж ты суп-то, братец, прежде подаешь?! — возмутился Николай Иванович. — Прежде нужно закуску. Сардин, фромаж, селедку.

— C’est après, monsieur… Après le bouillon.

— Как апре! Сейчас надо. Кто же ест соленое после супу! Глаша! Скажи ему…

— А презан, а презан… — заговорила Глафира Семеновна.

Слуга пожал плечами и побежал за требуемым.

— Хороший ресторан, дерут даже за вход, а таких слуг держат, которые даже не знают, что после чего подавать следует, — ворчал Николай Иванович, не зная французского обычая, по которому соленые закуски следуют за супом.

Через минуту слуга явился с маленькими тарелочками, на которых лежали две сардинки, сыр бри и несколько длинненьких маленьких морских раковин (moules). Глафира Семеновна как взглянула на раковины, так сейчас сморщилась, проговорила: «Фу, гадость!» — и закрылась салфеткой. Взглянул Николай Иванович и воскликнул:

— Что это? Улитки какие-то! Вон! Вон! Неси назад! Неси! — махал он руками. — Я селедку спрашиваю, а он каких-то улиток тащит. Прочь, прочь… Мы и устриц-то не едим, а он улиток. Алле, гарсон… Ле рюсс такой еды нон манже… С Богом, с Богом… Да уж и фромаж убирай. Я этот фромаж не ем.

— Пусть и сардинки убирает… Вовсе я не желаю такие сардинки есть, которые рядом с погаными улитками лежали, — прибавила Глафира Семеновна. — Алле… Иль не фо па. Рьян иль не фо па. Селеман ле бульон. Доне бульон. Уж и ты, Николай Иваныч, невесть что спрашиваешь. Ел бы без закусок! — напустилась она на мужа, продолжая сидеть, отвернувшись от вскрытых раковин.

Слуга недоумевал.

— Mais, madame, c’est ce que vous avez demandé… — бормотал он.

— Прене… Прене прочь. Ну не манжон па се шоз…

— Oh! Comme il est difficile!.. — вздохнул слуга и понес закуски обратно.

Супруги принялись за бульон.

— Вода, а не бульон, — сказала Глафира Семеновна и, хлебнув несколько ложек, отодвинула от себя тарелку. — И это хваленый Париж! Хваленая французская кухня!

— В ресторане, где даже за вход берут рубль шесть гривен, — прибавил Николай Иванович и сказал слуге: — Ну, пуасон. Скорей пуасон… Да не такой пуасон, который давеча подал.

— Сомон, сомон… Пуасон сомон, — подтвердила Глафира Семеновна.

Подали вареную лососину под соусом, но без гарнира. Порции были так малы, что супруги просто ахнули.

— И это де порсион? Де… Для двоих? Пур де? — спрашивали они слугу.

— Oui, monsieur.

— Да ведь это по разу в рот положить. А где же гарнир? Где картофель?