Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без

— В самом деле? Это же фольклор! Или нет?

— Какой там фольклор? Жизнь! Ты мог бы стать девятым, для ровного счета. Должен был потерять голову, влюбиться без памяти, карабкаться по веревочной лестнице, расточать клятвы, за один ее взгляд пойти на костер. И теоретически мог бы получить согласие. Правда, я бы этого не допустил, — он сделал бреющее движение кинжалом, наподобие севильского цирюльника.

У меня наливаются кровью уши, щеки, шея. Того и гляди, сгоришь со стыда. Я перестаю верить собственным ощущениям. И что-то ломается во мне, как апрельская сосулька, противный холодок бежит по спине. Конечно, по большому счету я заслуживаю самой суровой кары. Как-то безропотно, вроде как из деликатности, соглашаюсь, словно сторонний наблюдатель. Вот, стало быть, кончилась жизнь, даже не завтра, уже сегодня, а я ведь собирался вечерком попить с другом Петровым пива. Вряд ли при таком раскладе удастся это сделать. На меня нападает столбняк. Закрываю глаза и затаиваю дыхание, пытаюсь представить себя в виде коробочки пепла.

— Что ж, я готов, — голос у меня падает, словно поскользнувшись.

— Как это, готов? Ну и хорошо, мы с тобой миндальничать не намерены. Неужто мы звери и будем пачкать служебный кабинет человеческими выделениями? Нет, все проделаем цивильно. Сядем в «мерседес», поедем в сторону Армани. Над пропастью. Ты сядешь за руль. Педаль до пола, скорость максимальная. Тормоза все равно подпилены…

Я поразился, насколько чудовищен был замысел этого человека. Ничего, смертью храбрых, бывает, умирают и трусы. Неважно, что на генетическом уровне человек ближе к свинье и крысе, он может стать орлом и обрести вторую голову, чтобы слиться с образом своего государства.

И тут промелькнула спасительная мысль о том, что жестокость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. Затеплилась надежда на то, что и в моем случае это правило сработает. Приготовленная в мой последний путь машина может оказаться неисправна, не завестись из-за отказа аккумулятора. Или бензин слили. Нас могут и беспричинно задержать на посту ГАИ. Правда, этот янычар откупится.

Где-то я читал, что в секретной лаборатории разработано новое оружие: я делаю себе больно, вхожу в шок, энергия комы растекается волнами и поражает окружающих. Идеологически эта штука давно опробована, даже поговорка есть — смотри такой надежный источник, как словарь Даля. Глаз, мол, выбью себе, лишь бы теще насолить, чтобы у нее зять был кривой. Вот бы и мне сейчас такое оружие, я бы выкрутился из положения, сорвался с крючка! И так мне этого захотелось, что живот к позвоночнику прилип. В глазах чернила, в ушах вата.

Незнакомец вздрогнул всем телом: стало быть, проняло его, но сдержался, достал из кармана бурки серебряные стаканы, открыл пробку в рукаве, из скрытого бурдюка полилось ароматное вино. Здорово придумано, однако.

— Слово для тоста предоставляется виновнику торжества, — сказал горец.

— А что говорить, я всегда обожал женщин, но стеснялся, не подходил на пушечный выстрел. От разврата меня предохраняло пьянство. А от пьянства срочные задания шефа. А от срочного задания изредка помогала болезнь, а теперь вот и предстоящая собственная погибель. Жаль, не удастся мне написать об этой яркой коллективной смерти забойного репортажа. Так выпьем же за красоту и нежность! Только сам не буду. Я же за рулем?

— За рулем? Давай-давай, мели, Емеля. Да какое там питье — даже ноль восемь промилле, как по новому закону, не наберется.

— Ну, тогда я бы хотел провозгласить тост за упокой и помин собственной души. Вот уж как повезло — присутствовать на прелюдии к собственным похоронам.

Георгий вставил мне в рот потаенный шланг и не успокоился, пока не влил два литра хванчкары. Или киндзмариули? От скрытого волнения я стал путать марки грузинских вин. Зато почувствовал необычайную легкость в мыслях и в теле. Георгий, Лола и их дочь Манана, да и весь мир покрылся тонким слоем бриллиантов, засверкало так, что глазам стало нестерпимо больно, будто их кололи иглами. Надеюсь, они позволят мне петь за рулем? Брызги шампанского! Может быть, сегодня какой-то праздник? Всемирный месячник контрабандиста? Неделя письма с взрывными устройствами в конверте? Международный день хакера?

Нет, для начала я должен угостить мороженым маму с дочкой. Нет, украсть их. Или ограбить? Сейчас самое распространенное — это кража мобильников. Правда, я терпеть ненавижу болтовню по телефону. Лучше уж дочку украду. Или удочерю. Нет, женюсь. Увезу тебя я в тундру, увезу.

И вот я мчу по заснеженному болоту на «мерседесе» с открытым верхом. Скорость двести. Руль на себя, взлетаем. Я не могу сегодня рухнуть, я такой легкий, не подвластный земному тяготению. Оглядываем с высоты птичьего полета сопки и ручьи. Дух захватывает.

Со мной на переднем сиденье молодая — Манана. Я от нее без ума. Внутренним зрением ощущаю, как нежила она свое сладкое мясцо, жирное на бедрышках и животике, оглаживала нежную тонкую куриной выделки кожу, пахнущую дичью и подпаленным на горячем солнце пером. Мечта людоеда.

Она напоминает мне молодых особ в дорогих шубейках, из-за длинных ног те девчонки кажутся мне горбатыми. Моя покойная мама называла похожие одежки обдергайками. Издалека ангельские создания вызывают острую жалость, ведь они когда-то состарятся и умрут. Вот так же не могу я без слез смотреть на котят, из-за малого отпущенного им срока жизни. Но мы вряд ли выживем, с подпиленными тормозами и рогами. Почему-то мои мысли заняты посторонним. Может быть, в ассортимент коррекции фигуры стоило бы включить окорот ног, благо, что малый рост женщине только на пользу: гарантирует нормальное артериальное давление…

Тут один набоб, для собственного душевного здоровья откручивающий головы подчиненных, он от этого подзаряжается, поразил коллег-набобов тем, что взял секретаршу, далекую от пропорций Барби. Пока все алкали фотомоделей, он обожал колченогую Мари-эллу. Та походила обличьем на снежную бабу и пробуждала картины далекого детства, первого романтического греха с деревенской блаженной. Он стал пить вечерами молоко, есть тертую морковь и полюбил кантри в исполнении Надежды Бабаежкиной. Еще через недельку у него перестали кровоточить десны, и он посмертно реабилитировал клерков, которые умерли от престарелости и вызова на костер… то есть, простите, конечно же, на ковер сатрапа. Помог вдовам не потерять лицо в переезде на ПМЖ в ЦРС.

Все бы ничего, да не бывает идиллии в нынешнем веке, стала грызть этого господина гнилая мыслишка, никак не оформляясь в слова, пока не пробрало на очередном банно-бассейновом банкете, не вырвалось из глубины тела: «Перебор! Перебор! Перебор!», наподобие архимедовой «Эврики». Втемяшилось болезному, что у Наполеона рост 151 сантиметр, у Сталина на четыре больше, Ленин недалеко ушел — 166 сантиметров, а сам набоб вымахал на две головы выше, и напрасны мечты о быстрой карьере. Родоначальник садизма — маркиз де Сад — был ростом 155. Кстати, во время Великой Чистки начальником НКВД был Ежов — тоже карлик. Таким же минимэном был и знаменитый вождь анархистов — батька Махно… Иначе говоря, в моду, возможно, войдут малогабаритные самцы, которых и прокормить легче, и резвее они в преодолении великого шелкового пути к сердцу женщины.