Stephen Leacock - Юмористические рассказы

– Впрочем, – продолжал он,– я думаю, у тебя едва ли появлялось такое желание.

– Пока еще нет, – ответил я очень осторожно. Понимаю. И прошу извинить меня, – сказал он.

Мы помолчали.

Итак, я выиграл первое очко. Я выяснил, что где-то у меня имелось «старое пепелище», посетить которое мне хотелось не так уже сильно. На этом фундаменте уже можно было построить какое– то здание.

Вскоре он заговорил снова.

– Время от времени, – сказал он, – я встречаю кое-кого из старых товарищей. Они вспоминают тебя и интересуются, что ты теперь поделываешь.

«Бедняги», – подумал я, но не сказал этого вслух.

Я понял, что настал момент нанести сокрушительный удар. И, применяя метод, которым всегда пользуюсь в подобных случаях, отважно ринулся на противника.

– Скажи, пожалуйста, – начал я с оживлением, – где сейчас Билли? Знаешь ты что-нибудь о Билли?

Право же, это надежный ход. В каждой старинной компании есть свой Билли.

– Конечно, – ответил мой друг. – Билли хозяйничает на ранчо в Монтане. Я видел его весной в Чикаго. Он весит около двухсот фунтов – ты бы ни за что не узнал его.

«Разумеется, не узнал бы», – пробормотал я про себя.

– А где Пит?– спросил я. Этот прием тоже был вполне надежен. Питы бывают повсюду.

– Ты имеешь в виду брата Билли?– спросил он.

– Вот, вот, брата Билли – Пита. Я частенько вспоминаю о нем.

– О, старина Пит уже не тот, что был, – ответил незнакомец. – Он остепенился... Словом, Пит теперь женатый человек.

И он начал хохотать.

Я тоже засмеялся. Ведь при известии о том, что кто-то женился, всегда принято смеяться. Предполагается, что сообщение о женитьбе старины Пита – кто бы он ни был – должно вызвать гомерический хохот. Итак, я продолжал преспокойно посмеиваться, надеясь, что

Этого смеха мне хватит до самого конца. Мне оставалось проехать всего лишь пятьдесят миль. Не так уж трудно растянуть смех на пятьдесят миль – конечно, если делать это с умом.

Однако мой друг не успокоился на этом.

– Мне не раз хотелось написать тебе, – сказал он, конфиденциально понижая голос. – Особенно после того, как я услыхал о твоей потере.

Я промолчал. Что бы это я мог потерять? Деньги? Если да, то сколько? И каким образом я потерял их? Интересно было бы узнать, полностью разорила меня эта потеря или только частично.

– Человек никогда не может полностью оправиться после такой потери, – мрачно изрек он.

Очевидно, мое разорение было окончательным. Но я ничего не сказал и, оставаясь под прикрытием, ждал, чтобы он выпустил свой заряд.

– Да,– продолжал незнакомец, – смерть всегда ужасна.

Смерть! Так речь шла о смерти. Я чуть не подпрыгнул от радости. Теперь все пойдет как по маслу. В таких случаях поддерживать разговор – проще простого. Нужно только сидеть спокойно и ждать, пока не выяснится, кто именно умер.

– Да, – прошептал я, – ужасна. Но бывает и так, что...

– Совершенно справедливо, Особенно в таком возрасте. Ты прав, в таком возрасте и после такой жизни. – В здравом уме и твердой памяти до последней минуты, не так ли?– с горячим сочувствием спросил он.

– Да, – сказал я, ощутив под собой твердую почву.– Сохранив способность сидеть в постели и курить почти до самых последних дней.

– Как? – спросил он с изумлением. – Разве твоя бабушка...

Бабушка? Ах, вот оно что!

– Прости, пожалуйста,– сказал я, раздраженный собственной глупостью.– Когда я сказал курить, я имел в виду ее способность выносить табачный дым. Знаешь, она так любила, чтобы кто-нибудь потихоньку дымил возле нее, чтобы кто-нибудь сидел рядом и читал вслух. Только это и успокаивало ее.

Отвечая ему, я слышал, как поезд, с дребезжанием и грохотом промчавшись по стрелкам мимо семафоров, замедлил ход.

Мой друг поспешно выглянул из окна.

Лицо его было взволнованно.

– О господи! – сказал он. – Это узловая станция. Я проехал. Мне надо было сойти на предыдущей остановке... Эй, проводник!– крикнул он, высунувшись в коридор. – Сколько мы здесь стоим?

Только две минуты, сэр, – отозвался проводник.– Поезд малость опоздал и теперь должен нагнать свое.

Мой друг стоял теперь возле своего чемодана и, вьтащив связку ключей, лихорадочно тыкал то одним, то другим в замок, пытаясь открыть его.

– Придется дать телеграмму, что ли... Просто не знаю, как и быть, – бормотал он. – Черт бы побрал этот замок! Все мои деньги в чемодане.

Теперь я больше всего боялся, что он не успеет сойти и на этой станции.

Возьми, – сказал я, вынимая из кармана несколько монет.– Перестань возиться с замком. Вот деньги.

– Спасибо! – сказал он, сгребая с моей ладони все, что там было (он так волновался, что захватил все).

Только бы успеть!

Он выскочил из вагона. Я видел из окна, как он шел к залу ожидания. Мне показалось, что он не так уж торопится. Я стал ждать.

Проводники закричали: – Повагонам! По вагонам!

Дали третий звонок, паровоз запыхтел, и через секунду поезд отошел от станции.

«Вот идиот! – подумал я. – Опоздал! А ведь его пятидесятидолларовый чемодан остался здесь».

Я все еще ждал, глядя в окно, и думал, кто же он такой, этот человек.

И вдруг я снова услышал голос проводника. По-видимому, он вел кого-то по коридору.

– Я осмотрел весь вагон, сэр, – говорил он.

– Я оставил его вот в том купе, где сидела моя жена. Он стоял на диване, у нее за спиной,– сердито произнес чей-то незнакомый голос, и хорошо одетый господин заглянул в мое купе.

Лицо его озарилось радостной улыбкой. Но эта улыбка относилась не ко мне. Она относилась к пятидесятидолларовому чемодану.

Вот он! – крикнул господин и, схватив чемодан, унес его,

Совершенно убитый, я откинулся на спинку дивана,

Старинная компания! Женитьба Пита! Смерть моей бабушки! Боже великий! А мои деньги! Теперь все стало ясно. Тот, другой, тоже «поддерживал разговор», но он– то делал это с определенной целью.

Каким же я был ослом!

Ну нет, если когда-нибудь мне еще раз доведется завязать беседу со случайным дорожным спутником, я больше не стану проявлять столь исключительную находчивость.

– Я хотел бы сфотографироваться, – сказал я. Фотограф как будто обрадовался. Это был понурого вида мужчина в сером костюме, с отсутствующим взглядом естествоиспытателя. Впрочем, нет необходимости описывать его внешность. Всякий знает, как выглядит фотограф.

– Посидите здесь и обождите, – сказал он. Прошел час. Я прочел «Спутник женщины» за 1912 год, «Журнал для молодых девушек» за 1902 год и «Детский журнал» за 1888 год. Я начал понимать, что совершил недопустимый промах, нарушив уединение этого жреца науки и помешав ему в его ученых изысканиях – особенно при наличии такого лица, как мое.

По истечении часа фотограф открыл внутреннюю дверь.