Stephen Leacock - Юмористические рассказы

– Ну что ж, – говорит он. – Мне нравится такая напористость. Ты, видно, парень с головой.

Так вот, значит, рассчитал он мастера, а на его место поставил меня, и, представьте, я прекрасно справился. Вначале было трудновато, но я работал по двенадцать часов в день, а по ночам читал книжку про обувные машины. Так прошло около года.

Однажды я спустился в контору к управляющему.

– Мистер Томсон, – говорю я, – хотите экономить сто долларов ежемесячно?

– А как? – говорит он. – Присаживайтесь.

– Очень просто, – говорю я. – Вы увольняете Джонса, а меня назначаете на его место старшим мастером. Я выполняю его работу, а заодно и свою, и все это обходится вам на сто долларов дешевле.

Он поднялся и вышел в соседнюю комнату. Я слышал, как он сказал мистеру Ивенсу, одному из директоров фирмы:

– У парня есть голова на плечах. Потом он вернулся и говорит:

– Хорошо, молодой человек. Мы дадим вам возможность показать себя. Как вам известно, мы всегда рады помочь нашим служащим всем, чем можем. В вас чувствуется хорошая закваска. Такие люди нам нужны.

Словом, на другой день они уволили Джонса и назначили меня старшим мастером. Я легко справился с этой работой. Чем выше, тем легче, если только знаешь дело и имеешь настоящую хватку. На этой должности я оставался целых два года. Я откладывал все свое жалованье, оставляя на жизнь только двадцать пять долларов в месяц, и не тратил зря ни одного цента. Правда, один раз я заплатил двадцать пять центов, чтобы посмотреть, как Ирвинг играет Макбета, а в другой – купил за пятнадцать центов билет на галерку и смотрел оттуда, как пиликают на скрипке. Откровенно говоря, я не верю, что театр приносит какую-то пользу. Пустое это занятие, на мой взгляд.

Спустя некоторое время я отправился в контору мистера Ивенса:

– Мистер Ивенс, я хочу, чтобы вы уволили управляющего Томсона.

– Это еще зачем? Что он натворил? – спрашивает мистер Ивенс.

– Ничего, – говорю я. – Просто, кроме своей, я могу взять на себя и его работу, и за это вы будете платить мне ровно столько, сколько платили ему, а мое жалованье останется при вас.

– Заманчивое предложение, – говорит он. Короче, они уволили Томсона, и я занял его место.

Вот тогда-то и началась моя карьера. Дело в том, что контроль над производством был теперь в моих руках, и я мог понижать или повышать себестоимость продукции, как мне было выгодно. Вы, надо думать, ничего не понимаете в таких вещах, – этому в колледжах не учат, – но даже вы, по всей вероятности, знаете, что такое дивиденды, и вам известно, что управляющий, если, конечно, он человек энергичный, с характером и деловой хваткой, может вертеть себестоимостью как угодно, в особенности за счет накладных расходов. Акционерам же приходится довольствоваться тем, что им дают, и еще говорить «спасибо». Они никогда не посмеют уволить управляющего – ведь все нити в его руках. Побоятся развалить дело.

Вы спросите, зачем я ввязался в эту игру. Сейчас объясню. К тому времени я уже успел сообразить, что мистер Ивенс, который сидел у них главным директором, и все остальные члены правления не очень-то разбираются в делах фирмы: производство разрослось, и они уже не могли охватить его во всех деталях. А в обувной промышленности важна каждая мелочь. Это вам не что-нибудь, а сложное дело. Словом, у меня явилась мысль выжить их из дела, ну если не всех сразу, то, во всяком случае, большинство.

Сказано – сделано. И вот однажды я отправился прямо на дом к старому Гугенбауму, председателю правления. Он ворочал делами не только нашего акционерного общества, но еще многих других, и попасть к нему было почти невозможно. Никого к себе не пускал без доклада. Но я пошел к нему домой поздно вечером и добился приема. Сначала я поговорил с его дочерью и заявил ей, что мне нужно немедленно видеть ее папашу. Я сказал это так решительно, что она не посмела отказать. Если умеешь разговаривать с женщинами, они никогда тебе не откажут.

Короче, я объяснил мистеру Гугенбауму, как можно обделать это дельце.

– Я могу довести дивиденды до нуля, – говорю я,– и ни один черт не подкопается. Вы скупите все акции по сходной цене, а года через два я снова подниму дивиденды до пятнадцати, а может, даже и двадцати процентов.

– Ваши условия? – говорит старый волк, пронизывая меня острым взглядом. Голова у нашего старика была что надо, во всяком случае – в те времена.

Что ж, я сообщил ему свои условия,

– Хорошо, – говорит Гугенбаум. – Действуйте. Только имейте в виду – никаких письменных обязательств.

– Что вы, мистер Гугенбаум! – говорю я. – Мы с вами люди честные, и одного вашего слова для меня вполне достаточно.

Дочка проводила меня до дверей. Она, бедняжка, не знала, хорошо ли сделала, что пустила меня к старику, и очень из-за этого расстроилась. Ну, я постарался ее успокоить. Потом каждый раз, когда мне нужно было поговорить с папашей, я действовал через дочку, и уж она все устраивала.

Удалось ли нам выжить из дела акционеров? А как же! Это не потребовало даже особых усилий. Видите ли, с одной стороны, мой старик сумел вздуть цены на кожу, а с другой – я спровоцировал рабочих на забастовку. Дивиденды падали, и через год члены правления, перепугавшись, стали выходить из дела, ну а за ними, как всегда бывает, бросилась врассыпную вся мелкая сошка. Старик подобрал то, что они побросали, и половину отдал мне.

Вот так-то я и выбился в люди. Теперь я контролирую всю обувную промышленность в двух штатах. Более того, «Компания по обработке кож» уже в наших руках, так что практически все это составляет один концерн. Что сталось с папашей Гугенбаумом? Удалось ли мне выжить старика? Нет, знаете ли, я не стал этим заниматься. Мне это было ни к чему. В общем... как вам сказать... я все ходил к нему в дом по всяким делам, ну и так получилось, что я женился на его дочери. Так что вроде мне не было особой необходимости выгонять его. Он теперь живет с нами. Старик совсем сдал и уже не может заниматься делами. Фактически я решаю за него все вопросы. Свое недвижимое имущество он передал моей жене. Она в таких вещах ничего не смыслит. Да к тому же она и вообще робкая – такая уж натура, – так что приходится мне и здесь поспевать. Ну, а если со стариком что-нибудь случится, мы, разумеется, наследуем все его состояние. Ему уж недолго осталось... Смотрю я на него – совсем он никуда не годится.

Мой сын? Да, я бы хотел, чтобы он вошел в дело. Но сам-то он не очень этим интересуется. Боюсь, он пошел в мать. А может быть, это влияние колледжа? Мне почему-то кажется, что в колледжах не умеют развивать в молодых людях деловую хватку. А вы как думаете?

Приступая к этому очерку, я прежде всего должен сказать, что материал, которым я располагаю, нельзя считать достаточно полным. За всю свою жизнь я ни разу, да-да, ни разу не встретил по-настоящему богатого человека. Часто мне казалось, что я нашел его. Но, увы, почти тотчас же обнаруживалось, что я ошибся: он не богат. Он беден. Очень беден. Сидит без гроша. Ему позарез нужны деньги. Не знаю ли я, спрашивает он, у кого бы перехватить десять тысяч долларов.