Stephen Leacock - Юмористические рассказы

– Да постой же, – перебил я Синклера, – выследил кого? И кого это надо укокошить?

– Они собираются убить Демонио.

– А кто принес письмо?

– Демонио.

– Гм! Так этот Демонио, должно быть, круглый идиот! Зачем же ему было самому приносить письмо?

Так ведь он не знает, что в нем, в этом-то вся штука. – И Синклер начал хохотать при воспоминании об этой штуке. – Понимаешь, этот Карло Карлотти – кондотьер...

– Стоп! – сказал я. – Что такое кондотьер?

– Нечто вроде разбойника. Так вот, он был в заговоре с фра Фраликколо и...

Тут у меня возникло одно подозрение.

– Послушай, – твердо сказал я, – если дело про исходит в Шотландии, я отказываюсь слушать дальше. Довольно.

– Нет, нет, – поспешно ответил Синклер, – все в порядке. Дело происходит в Италии. Во времена которого-то из Пиев!.. Ну и хитер же он! Знаешь, ведь это он уговорил этого францисканца...

– Минутку! – сказал я. – Какого францисканца?

– Ну, разумеется, фра Фраликколо, – с раздражением ответил Синклер. – Так вот, Пио пытается...

– Что? – сказал я. – Пио? Какой Пио?

– Фу ты черт! Пио – это итальянец. Производное от Пия. Он сделал попытку подговорить фра Фраликколо и Карло Карлотти, кондотьера, украсть документ у... Постой, постой... как его?.. Ах, да... у венецианского дога...

– Ты, должно быть, хочешь сказать – дожа?

– Ну да, конечно... Но постой... Что за дьявольщина! Ты совершенно сбил меня, все это совсем не так. Наоборот. Пио ничего не понимает. Он набитый дурак. А вот дож оказался хитрецом. Да, черт возьми! Это ловкий парень! – продолжал Синклер, снова воспламеняясь.– Он делает все, что хочет. Он заставляет Демонио... Демонио – это один из наемников дожа, его орудие... так вот, он заставляет его украсть документ у Порфирио и...

– Но каким же образом он может заставить его сделать это? – спросил я.

– О! Демонио находится всецело в руках у дожа, так что он заставляет его вести интригу до тех пор, пока старик Пионе... гм... ну... до тех пор, пока Пио не окажется в его руках. И тогда Пио, разумеется, начинает думать, что Порфирио... ну... словом, что Пор фирио держит его в руках.

– Одну секунду, Синклер, – сказал я, – кто, ты говоришь, находится в руках у дожа?

– Демонио.

– Благодарю. А то я что-то запутался, кто у кого в руках. Продолжай...

– Так вот, как раз тогда, когда все шло таким образом...

– Каким образом?

– Да вот так, как я говорил.

– Ладно. Дальше.

– Кто, по-твоему, появляется и расстраивает все интриги, как не эта самая синьорина Тарара в своем домино?...

– Этого еще не хватало! – крикнул я. – У меня просто голова разболелась. Какого черта ей понадобилось являться в своем домино?

– Как какого черта? Чтобы разрушить все это.

– Разрушить что?

– Да всю эту проклятую штуку, – восторженно ответил Синклер.

– А разве она не могла разрушить ее без домино?

– Разумеется, нет! Ведь если бы не домино, дож моментально узнал бы ее. А когда он увидел ее в этом домино и с розой в волосах, он решил, что это Лючиа дель Эстеролла.

– Вот дурак-то, а? А это еще что за девица?

– Лючиа? О, это замечательная девушка! Это одна из тех южных натур, которые... гм... ну, которые полны чего-то такого...

– Ну, одна из таких веселых девиц, – подсказал я.

– Да нет, что ты! Вовсе она не веселая девица. Словом, она – сестра графини Карантарата, и поэтому фра Фраликколо... нет, нет, не то, она вовсе не сестра, она кузина. В общем, она думает, что она кузина са мого фра Фраликколо и что поэтому-то Пио и пытается уничтожить фра Фраликколо.

– Ах, так!-согласился я. – Ну конечно, в таком случае он непременно попытается уничтожить его.

– Ага! – с надеждой глядя на меня, сказал Синклер и, схватив журнал, приготовился разрезать следующие страницы. – Ты, кажется, поймал нить рассказа, а?

– Разумеется, – ответил я. – Тут участвуют дож, и Пио, и Карло Карлотти – кондотьер, и все остальные, о которых ты мне говорил.

– Вот-вот! – сказал Синклер. – Ну и, конечно, еще многие другие, о которых я могу рассказать тебе, если...

– Нет, нет, не стоит, – поспешно сказал я. – Пока что мне вполне хватит и этих – они весьма любопытные субъекты. Итак, стало быть, Порфирио находится в ру ках у Пио, а Пио – в руках у Демонио, дож – хитрый парень, а Лючиа полна чего-то такого... Да, да, я получил довольно ясное представление обо всей этой публике, – с горечью заключил я.

– Вот и прекрасно, – ответил Синклер, – я знал, что тебе понравится. Сейчас мы продолжим. Я только дочитаю эту страницу, а дальше буду читать вслух.

Он торопливо пробежал глазами несколько строчек, оставшихся до конца абзаца, потом разрезал листы и перевернул страницу. На лице его выразились ужас и изумление, взгляд внезапно застыл.

– Ну и чертовщина! – проговорил он наконец.

– А что такое? – спросил я сочувственно, и в моей душе вспыхнула радостная надежда.

– Оказывается, эта проклятая штука без конца, – пролепетал он. – Вот, смотри: «Продолжение следует».

То, о чем я сейчас расскажу, поведал мне однажды зимним вечером мой друг А-янь в маленькой комнатке за его прачечной. А-янь – это низенький тихий китаец с серьезным, задумчивым лицом и с тем меланхолически-созерцательным складом характера, какой так часто можно наблюдать у его соотечественников. Меня с А-янем связывает давняя дружба, и немало долгих вечеров провели мы с ним в этой тускло освещенной комнатушке, задумчиво покуривая трубки и размышляя в молчании. Что меня особенно привлекает в моем друге – это его богатая фантазия, способность к выдумке, которая, по-моему, является характерной чертой людей Востока и которая позволяет ему забывать добрую половину безрадостных забот, связанных с его профессией, перенося его в другую, внутреннюю, жизнь, созданную им самим. Но вот о его способности к анализу, о его острой наблюдательности мне было совершенно неизвестно вплоть до того вечера, о котором я и хочу рассказать.

Освещенная единственной сальной свечой комнатка, где мы сидели, была маленькая, убогая и, можно сказать, почти без мебели, если не считать наших двух стульев да небольшого стола, на котором мы набивали и прочищали наши трубки. Стену украшали несколько картинок – по большей части дешевые иллюстрации, вырезанные из газет и наклеенные для того, чтобы скрыть пустоту комнаты. Только одна картина была примечательна во всех отношениях – мужской портрет, превосходно выполненный чернилами, На нем был изображен молодой человек с лицом необыкновенно красивым, но бесконечно печальным. Мне давно уже казалось, что А-янь пережил какое-то большое горе, и, сам не знаю почему, я связывал это обстоятельство с висевшим на стене портретом. Однако я всегда воздерживался от каких-либо расспросов, и только в этот вечер мне стала известна его история.