Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

– А ты принеси дамам сладкого чаю. Пусть посидят в беседке, пока я не приду.

Едва Практикан и Маш-Касем вышли за дверь, Асадолла-мирза знаком вызвал из залы Азиз ос-Салтане и с беспокойством сказал:

– Ханум, возникла новая трудность: мать жениха ему заявила, что проклянет его, если он наденет парик. Как вы думаете, если он покажется без парика, Гамар будет очень…

– Ой, смерть моя пришла! – прервала его Азиз ос-Салтане. – Асадолла, ты только подумай, эта чертова мамаша еще о волосах спорит!… Ну, как бы там ни было, уговори их обязательно нацепить на его паршивую голову парик!

– Попытаюсь, если осенит господь… Дай бог, чтобы удалось только.

– В ножки тебе поклонюсь – придумай что-нибудь! Ты ведь умеешь с женщинами разговаривать – нет такой бабы, чтоб тебя не послушала. Ну, улести ты ее как-нибудь!

– Да, но, по словам Маш-Касема, родительница жениха и не женщина вовсе – у нее усы и борода, как у Сеид-Абулькасема.

– Век за тебя бога буду молить, Асадолла, сделай что-нибудь! Ты и со старухами обходиться умеешь, и никакая борода тебе не помеха.

– Моменто, моменто, до сих пор я с бородатыми дамами дела не имел – надо еще поглядеть, что получится. А вы, пожалуйста, помните – Гамар нельзя надолго оставлять в зале. Минутки две посидит – пошлите кого-нибудь позвать ее, и довольно, снова к гостям не пускайте. Я больше всего опасаюсь, как бы она чего не ляпнула.

Асадолла-мирза устремился в сад. Я за ним. Заметив это, он сказал:

– Дружок, ты тоже должен помочь! Если мои стрелы в цель не попадут, значит пришел твой черед… Этим бородатым теткам обычно нравятся молоденькие мальчики.

– А что мне делать, дядя Асадолла?

– Так, покривляйся немного ей в угоду. Кожу похвали – нежная, мол, очень.

– Дядя Асадолла, как же я буду хвалить нежную кожу, когда у нее на лице борода? Она подумает, что я издеваюсь.

– Моменто, нет, правда, моменто, – ну почему ты такой лопух? Не кожу, так другое похвали – Открой глаза пошире, небось хоть что-нибудь найдется…

Но когда мы собственными глазами увидели – издали! – мать Практикана, то оба на мгновение просто остолбенели.

– Ох, Мортаза-Али! Откуда такой бегемот взялся?… – невольно пробормотал Асадолла-мирза. – Подобного чудища я ни в одном зверинце не встречал.

Хотя из-под черной чадры нам было видно лишь пол-лица старухи, мы оба ужаснулись. Асадолла был прав – действительно, ни один зверь не мог сравниться с этой уродиной. Даже бегемот. Ее борода и усы чернели уже от ворот, скрипучий, словно немазаная телега, голос тоже был слышен издали. Однако Асадолла-мирза шагнул вперед – как в омут головой:

– Приветствую вас, ханум… Добро пожаловать – от всей души говорю!

– Это Нане-Раджаб, моя матушка, – представил Практикан старуху, – а это моя сестра Ахтар.

Глаза Асадолла-мирзы блеснули. Сестра Практикана была смазливая молодка, только слишком дородная, грудь у нее так и выпирала, на губах лежал толстый слой помады.

Едва мы уселись на скамье в беседке, Нане-Раджаб, мать жениха, одним глотком осушив свой стакан, хриплым голосом сказала:

– Должна вам доложить, что мне эти фокусы совеем не по душе. Сынок у меня вырос словно цветочек, ни сучка, ни задоринки, ни изъяну какого. И собой хорош, и гордость тоже имеет – ведь шесть классов закончил, а ежели сейчас кудри повылазили – что ж тут особенного… Да за такого парня сотня девушек благодарны будут. Так что все эти номера с париком вы оставьте, слушать ничего не хочу.

Она говорила так резко и решительно, что я было подумал, сорвется все. Но Асадолла-мирза вкрадчиво начал:

– Моменто, ханум, когда вы говорите «сын у меня вырос», просто смех берет. Ей-богу, готов чем угодно поклясться: трудно поверить, что вы мать Практикана… Конечно, если вы шутите, дело другое…

Бородатая старуха, у которой и груди-то, казалось, служили только для устрашения мужчин, вращая глазами, свирепо спросила:

– Это почему же? Что я – уродка шестипалая, у которой дети не родятся?

– Конечно, дорогая ханум, у вас могут быть дети, но не настолько взрослые… Ну, как это возможно, чтобы у вас в ваши годы был такой большой сын?

Из-под старухиной щетины показались редкие желтые зубы, взгляд ее стал масленым, она затрясла головой:

– Ох, чтоб вам… Мужчины всегда такого наговорят!… Конечно, я совсем дитем была, когда меня замуж отдали… Лет тринадцати – четырнадцати Раджаб-Али родила. Да и сыночку моему, Раджаб-Али, годков не много – только забот ему с лихвой досталось, вот он и постарел…

– Тем не менее… Ну, пусть даже господину Практикану двадцать лет – все равно не верится. Вы ведь всякую там пудру-помаду не употребляете…

Старуха так и расцвела. Она отвесила Асадолла-мирзе дружеский шлепок и прохрипела:

– Ох, заешь тебя мухи за такой язык! А кто вы есть, невесте-то кем приходитесь?

– Двоюродные мы.

Через несколько минут ситуация полностью изменилась. Нане-Раджаб впереди, сын и дочь – за ней, а в хвосте и мы с Асадолла-мирзой вступили в дом. Практикан шествовал со шляпой в руке, на голове у него был парик.

Когда сваты вошли в залу, дядюшка и особенно Дустали-хан на мгновение просто оцепенели – Дустали-хан даже зажмурился, – потрясенные отталкивающим видом старухи. Гамар же уставилась на Практикана, не обращая особого внимания на его мать и сестру.

Новоприбывшие уселись, и тут появились мои отец с матерью – очевидно, дядюшка посылал за ними.

Едва мать Практикана задала первый вопрос насчет Гамар, Азиз ос-Салтане принялась пространно расписывать достоинства своей дочки. Дядюшка и Дустали-хан хранили молчание. Теперь Дустали-хан не спускал глаз с сестры Практикана: похоже, что он взвешивал, стоит ли удовольствие от общества сестрицы тех неприятностей, которыми ему грозило житье в одном доме с ее мамашей.

Мать Практикана в свою очередь ни на миг не отводила оценивающего взора от нелепой фигуры, боком восседавшей на диване.

Потом дядюшка повел речь об исключительном положении своего семейства с точки зрения общественного престижа. Но не успел он произнести несколько слов, как появился запыхавшийся Маш-Касем:

– Ага, сейчас Фаррохлега-ханум придет!

При этом сообщении все, особенно дядюшка и Азиз ос-Салтане, изменились в лице, испуганные внезапным появлением этой злоязычной ханжи. Дядюшка, стараясь говорить спокойно, чтобы не спугнуть сватов, сказал:

– Касем, мы же заняты… Скажи, дома никого нет.

– Эта дама всегда невпопад является, – пояснил отец. – Обязательно выберет для своего визита такой момент, как сейчас, когда у нас чисто семейные дела… Неизвестно, как ей удалось пронюхать…

После этой тирады мне все стало ясно. Я понял, кто наслал на нас Фаррохлега-ханум. Теперь отец мог быть уверен, что в течение двадцати четырех часов всему городу станут известны мельчайшие подробности про свадьбу и про женихову родню.