Иоанна Хмелевская - Инопланетяне в Гарволине

Немного передохнув, художник с фоторепортером принялись приделывать астронавту третью ногу. Ее сделали из настольной лампы на длинной гибкой металлической ножке.

— Вот сюда, снизу ее прикрепим, — командовал художник. — Даже опираться сможет на нее, только не очень сильно. Фу, холера, что-то излишне гибкая нога получилась. И гляди, сама по себе сгибается.

— Пусть сгибается, так даже лучше, — заметил редактор.

Подключился консультант по техническим вопросам:

— А провод пропустим в середке, посередине сделаем выключатель и рядом мигающую лампочку.

— Где ты собираешься пропустить провод, где? — волновался несчастный сатирик. — В середке у меня, между прочим, внутренности! Как, интересно, ты проведешь электричество?

Оказывается, консультант уже все продумал:

— Не волнуйся, пропустим под локтем, пройдет под поясом, совершенно незаметно. Можешь щелкать выключателем до посинения.

— Тьфу! — прохрипел сатирик. — Не можете спустить камеру пониже? Совсем сдавила, дышать трудно.

— Ниже нельзя, там другая амуниция, — объяснил консультант.

— Тьфу! В печенках у меня сидит ваша амуниция! Тьфу! Что-то в рот попало, на зубах скрипит! Какой гадостью посыпали меня? Совсем хотите прикончить? Да спустите же камеру ниже, сейчас задохнусь!

Пришлось пойти на уступки. С трудом стянули камеру немного ниже, одновременно сделав для себя вывод: снаряжать астронавтов надо в другой последовательности, начиная с накачанных воздухом элементов.

Когда наконец на несчастную жертву эксперимента напялили все необходимые элементы гардероба, все хором воскликнули: «Потрясающе!» Вид, который представлял собой сатирик, и в самом деле мог удовлетворить самый взыскательный вкус. Из бесформенной, расширяющейся кверху глыбы торчали: вверху голова, в середине — оттопыривающиеся от локтей руки, внизу — огромные разлапистые ноги. Нет, не ноги, бесформенные нижние конечности напоминали что угодно, но только не ноги. Торчащие из дуршлагов в разные стороны спицы таинственно поблескивали, прикрепленные к левому боку два металлических веничка для взбивания пены покачивались при каждом движении. Впечатляли также несколько медицинских банок, блестевших на загривке. Консультант постарался, поставил профессионально (недаром тренировался у знакомой медсестры). Банки втянули в себя резину одной из велосипедных камер и держались крепко, не оторвешь. Согнутая гибкая ножка настольной лампы интригующе украшала заднюю часть астронавта. Не хватало только шлема.

Наконец социолог получил возможность сделать замечание, вернее, высказать свое наблюдение. Сатирик по— прежнему казался ему излишне серым.

— Минуточку, панове, — обеспокоенно произнес социолог. — Это что, так и останется?

Бедный замученный сатирик воспринял вышеприведенное замечание однозначно: его хотят в таком виде оставить до самого эксперимента! И несчастный попытался возопить громким голосом, но его хватило лишь на приглушенное хрипение.

Оказывается, остальные тоже именно так восприняли замечание социолога.

— Да нет, — небрежно ответил редактор. — Сейчас мы с него все это поснимаем.

Социолог попытался вывести коллег из заблуждения, пояснив свою мысль:

— Да нет, я о фактуре… То есть, того, о цвете… Какой-то он невзрачный… не мешало бы, знаете, нечто этакое… впечатляющее. Вами не предусмотрен какой-нибудь верхний слой?

— Предусмотрен, разумеется, — живо отозвался художник, который поначалу тоже не понял смысла вопроса. — Сверху будет фольга и серебряная краска. И ноги покрасим, а на руки натянем мотоциклетные краги. С отворотами, оклеенными фольгой. Ну и еще будет шлем.

Воспользовавшись перерывом в работе, консультант немного отдохнул на куче накачанных автомобильных камер в углу. Теперь он со стоном поднялся, растер поясницу и подошел к столу художника, на котором блестели заранее приготовленные шлемы пришельцев. Взяв один, он, держа его на вытянутых руках, приблизился к несчастному сатирику.

Тот уже не протестовал, понимая, что протесты ни к чему не приведут, и подчинился своей участи. Он понял — такая уж ему выпала планида. Судьба, значит. Против судьбы не попрешь. Вытащил жребий, стал манекенщицей, не предполагая даже, с какими это сопряжено неприятностями. Когда увидел, с какими, поначалу пытался возражать, протестовал, сердился и ворчал на коллег. Неприятности множились, сатирик впал в ярость, а когда ярость достигла зенита и больше ей некуда было расти, несчастный покорился своей судьбе. А что еще ему оставалось? Ведь он же не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, целиком зависел от этих паршивцев. А паршивцев, его коллег, по мере одевания пришельца все больше охватывал энтузиазм. Они видели, что астронавт у них получается замечательный, вот и не реагировали ни на проклятия своей жертвы, ни на ее мольбы и стоны. Сатирик понял — лучше пострадать молча. Самому-то ему не раздеться, он полностью в их руках. Лучше их не злить, а то разгневаются и оставят его как есть, в этой неземной одежке. Вот несчастный и смирился, даже пикнуть боялся, позволяя себе лишь тихонько скрежетать зубами.

Советник по науке и технике с умным видом сосредоточенно вглядывался в астронавта, примериваясь, выбирая нужное место, и, наконец, торжественно насадил ему на голову чрезвычайно живописный шлем, как следует закрепив его в велосипедной камере, намотанной вокруг шеи несчастного.

Присутствующие затаили дыхание, боясь помешать специалисту, и с волнением ждали. Их ожидания не были обмануты.

— Колоссально! — в полном восторге воскликнул социолог. — Просто великолепно! Только вот как мы будем общаться друг с другом в этой штуковине на голове?

Консультант по науке и технике даже не рассердился — чего можно требовать от профанов? Он просто со скромной гордостью ответил:

— Шлемы радиофицированы. Внутри коротковолновый передатчик. Вернее, передачи нами не предусмотрены, только прием. То есть не так, общение предусмотрено, но в ограниченном диапазоне. Вернее, общение возможно лишь между пришельцами, они друг с дружкой соединены. То есть не так, вернее, так, но пришелец в своем шлеме будет слышать всех, его же услышат только коллеги в шлемах. И еще я должен сказать, эти штуки называются вовсе не шлемы, а шлемофоны!

И тут из шлемофона послышалось глухое бурчание. Что— то у манекенщика не в порядке, вон, он и подпрыгивать пытается, и отчаянно размахивает оставшимися в его распоряжении фрагментами рук. С удивлением глядя на сатирика, коллеги пытались понять, в чем дело.

— Испытание на подвижность? — предположил консультант. — Не похоже, да и жесты у него… не такие, какие бы хотелось.

— Может, у него что-нибудь жмет? — предположил фоторепортер. — Надо бы поправить.