Иван Барков - Лука Мудищев

И пребольшие елдаки.

Один Мудищев был Порфирий,

При Иоанне службу нес,

И поднимая хуем гири,

Порой смешил царя до слез.

Второй Мудищев звался Саввой

Он при Петре известен стал

За то, что в битве под Полтавой

Елдою пушки прочищал.

Царю же неугодных слуг

Он убивал елдой как мух.

При матушке Екатерине

Благодаря своей хуине

Отличен был Мудищев Лев

Как граф и генерал-аншеф.

Свои именья, капиталы

Спустил уже Лукашкин дед.

И наш Лукашка, бедный малый,

Остался нищим с малых лет.

Судьбою не был он балуем,

И про него сказал бы я –

Судьба его снабдила хуем,

Не дав впридачу ни хуя!

Настал уж вечер дня другого.

Купчиха гостя дорогого

В гостинной с нетерпеньем ждет,

А время медленно идет.

Пред вечерком она помылась

В пахучей розовой воде,

И чтобы худа не случилось,

Помадой смазала в пизде.

Хотя ей хуй большой не страшен,

Но тем не менее в виду

Такого хуя, как Лукашин,

Она боялась за пизду.

Но, чу! Звонок! Она вздрогнула…

И гость явился ко вдове…

Она в глаза ему взглянула,

И дрожь почудилась в манде.

Пред ней стоял, склонившись фасом,

Дородный, видный господин.

Он прохрипел пропитым басом:

«Лука Мудищев, дворянин.»

Вид он имел молодцеватый

Причесан, тщательно побрит,

И не сказал бы я, ребята,

Что пьян, а все-таки – разит…

«Весьма приятно, очень рада,

Про вас молва уже прошла.»

Вдова смутилась до упаду,

Сказав последние слова.

Так продолжая в том же смысле,

Усевшись рядышком болтать,

Вдова одной терзалась мыслью –

Скорей бы еблю начинать.

И находясь вблизи с Лукою,

Не в силах снесть томленья мук,

Полезла вдовушка рукою

В карман его широких брюк.

И под ее прикосновеньем

Хуй у Луки воспрянул вмиг,

Как храбрый воин пред сраженьем –

Могуч, и грозен и велик.

Нащупавши елдак, купчиха

Мгновенно вспыхнула огнем

И прошептала нежно, тихо

К нему склонясь: «Лука, пойдем!»

И вот уж, не стыдясь Луки,

Снимает башмаки и платье

И, грудей обнажив соски,

Зовет Луку в свои объятья.

Лука тут сразу разъярился

И на купчиху устремился,

Тряся огромную елдой

Как смертоносной булавой.

И бросив на кровать с размаху,

Заворотивши ей рубаху,

Всем телом на нее налег,

И хуй задвинул между ног.

Но тут игра плохою вышла,

Как будто ей всадили дышло,

Купчиха вздумала кричать

И всех святых на помощь звать.

Она кричит – Лука не слышит.

Она еще сильней орет.

Лука, как мех кузнечный дышит,

И все ебет, ебет, ебет!

Услышав эти крики, сваха

Спустила петлю у чулка

И шепчет, все дрожа от страха:

«Ну, знать, заеб ее Лука!»

Матрена в будуар вбегает,

Купчиха выбилась из сил –

Лука ей в жопу хуй всадил,

Но еть бедняжку продолжает!

Матрена, в страхе за вдовицу

Спешит на выручку в беде

И ну колоть вязальной спицей

Луку то в жопу, то в муде.

Лука воспрянул львом свирепым,

Матрену на пол повалил

И длинным хуем, словно цепом

Ее по голове хватил.

Но тут купчиха изловчилась,

(она еще жива была)

В муде Лукашины вцепилась

И их совсем оторвала.

Но все же он унял старуху,

Своей елдой убил как муху,

В одно мгновенье, наповал.

И сам безжизненный упал!

Наутро там нашли три трупа –

Матрена, распростершись ниц,

Вдова, разъебана до пупа,

Лука Мудищев без яиц

И девять пар вязальных спиц.

Был труп Матрены онемевший,

С вязальной спицей под рукой,

Хотя с пиздою уцелевшей,

Но все с проломанной башкой!