Игорь Губерман - Третий иерусалимский дневник (сборник)

только для подруг моих доступно.

633

Мне гомон, гогот и галдёж —

уже докучное соседство,

поскольку это молодёжь

или впадающие в детство.

634

Непривычную чувствуя жалость,

я вдруг понял, что как ни играй,

а уже накопилась усталость

и готова плеснуть через край.

635

Своя у старости стезя

вдоль зимних сумерек унылых:

то, что хотим, уже нельзя,

а то, что льзя, уже не в силах.

636

Я по себе (других не спрашивал)

постиг доподлинно и лично,

что старость – факт сознанья нашего,

а всё телесное – вторично.

637

Зря, подруга, ты хлопочешь

и меня собой тревожишь:

старость – это когда хочешь

ровно столько, сколько можешь.

638

Года меняют наше тело,

его сберечь не удается;

что было гибким – затвердело,

что было твёрдым – жалко гнется.

639

Смешон резвящийся старик,

однако старческие шалости —

лишь обращённый к Богу крик:

нас рано звать, в нас нет усталости.

640

А в кино когда ебутся —

хоть и понарошке, —

на душе моей скребутся

мартовские кошки.

641

Я курю в полночной тишине,

веет ветер мыслям в унисон;

жизнь моя уже приснилась мне;

вся уже почти; но длится сон.

642

Когда бессонна ночь немая,

то лиц любимых вереница,

мне про уход напоминая,

по мутной памяти струится.

643

Я в фольклоре нашел враньё:

нам пословицы нагло врут,

будто годы берут своё...

Это наше они берут!

644

Увы, но облик мой и вид

при всей игре воображения

уже не воодушевит

девицу пылкого сложения.

645

Всегда бывает смерть отсрочена,

хотя была уже на старте,

когда душа сосредоточена

на риске, страсти и азарте.

646

Очень жаль, что догорает сигарета

и её не остановишь, но зато

хорошо, что было то и было это

и что кончилось как это, так и то.

647

Уже куда пойти – большой вопрос,

порядок наводить могу часами,

с годами я привычками оброс,

как бабушка – курчавыми усами.

648

Мои слабеющие руки

с тоской в суставах ревматических

теперь расстёгивают брюки

без даже мыслей романтических.

649

Даже в час, когда меркнут глаза

перед тем, как укроемся глиной,

лебединая песня козла

остёется такой же козлиной.

650

На склоне лет не вольные мы птицы,

к семейным мы привязаны кроватям;

здоровья нет, оно нам только снится,

теперь его во снах мы пылко тратим.

651

Во сне все беды нипочем

и далеко до расставания,

из каждой клетки бьет ключом

былой азарт существования.

652

Идея грустная и кроткая

владеет всем моим умишком:

не в том беда, что жизнь короткая,

а что проходит быстро слишком.

653

Ровесники, пряча усталость,

по жизни привычно бредут;

уже в Зазеркалье собралось

приятелей больше, чем тут.

654

Вы рядом – тела разрушение

и вялой мысли дребезжание,

поскольку формы ухудшение

не улучшает содержание.

655

Вокруг лысеющих седин

пространство жизни стало уже,

а если лучше мы едим,

то перевариваем – хуже.

656

Вдруг чувствует в возрасте зрелом

душа, повидавшая виды,

что мир уже в общем и целом

пора понимать без обиды.

657

Где это слыхано, где это видано:

денег и мудрости не накопив,

я из мальчишки стал дед неожиданно,

зрелую взрослость оплошно пропив.

658

Зачем вам, мадам, так сурово

страдать на диете учёной?

Не будет худая корова

смотреться газелью точёной.

659

Спокойно и достойно старюсь я,

печальников толпу не умножая;

есть прелесть в увядании своя;

но в молодости есть ещё чужая.

660

Иные мы совсем на склоне дней:

медлительней, печальней, терпеливей,

однако же нисколько не умней,

а только осторожней и блудливей.

661

Поездил я по разным странам,

печаль моя, как мир, стара:

какой подлец везде над краном

повесил зеркало с утра?

662

Но кто осудит старика,

если, спеша на сцену в зал,

я вместо шейного платка

чулок соседки повязал?

663

Прошел я жизни школьный курс,

и вот, когда теперь

едва постиг ученья вкус,

пора идти за дверь.

664

С утра в постели сладко нежась,

я вдруг подумываю вяло,

что раньше утренняя свежесть

меня иначе волновала.

665

С авоськой, грехами нагруженной,

таясь, будто птица в кустах,

душа, чтоб не быть обнаруженной,

болит в очень разных местах.

666

Пора без жалких промедлений

забыть лихие наслаждения;

прощай, эпоха вожделений,

и здравствуй, эра оскудения!

667

Чтобы от возраста не кисли мы

и безмятежно плыли в вечность,

нас осеняет легкомыслие

и возвращается беспечность.

668

Мир создан так однообразно,

что жизни каждого и всякого

хотя и складывались разно,

а вычитались – одинаково.

669

Мы пережили тьму потерь

в метаньях наших угорелых,

но есть что вспомнить нам теперь

под утро в доме престарелых.

670

Не любят грустных и седых

одни лишь дуры и бездарности,

а мы ведь лучше молодых —

у нас есть чувство благодарности.

671

Я стал былых любвей бесплотным эхом,

но слухам о себе я потакаю

и пользуюсь у дам большим успехом,

но пользы из него не извлекаю.

672

Ушли остатки юной резвости,

но мне могилу рано рыть:

вослед проворству зрелой трезвости

приходит старческая прыть.

673

Я мысленно сказал себе: постой,

ты стар уже, не рвись и не клубись —

ты слышишь запах осени густой?

И сам себе ответил: отъебись.

674

Еще наш закатный азарт не погас,

ещё мы не сдались годам,

и глупо, что женщины смотрят на нас

разумней, чем хочется нам.

675

Куда течет из года в год

часов и дней сумятица?

Наверх по склону – жизнь идёт,

а вниз по склону – катится.

676

Дряхлеет мой дружеский круг,

любовных не слышится арий,

а пышный розарий подруг —

уже не цветник, а гербарий.

677

Туристов суетная страстность

нам тонко всякий раз опять

напоминает про напрасность

попыток жизнь успеть понять.

678

Кто придумал, что мир так жесток

и безжалостно жизни движение?

То порхали с цветка на цветок,

то вот-вот, и венков возложение.

679

От нас, когда, недвижны и чисты,

сойдём во тьму молчания отпетого,

останутся лишь тексты и холсты,

а после не останется и этого.

680

Мы зря и глупо тратим силы,

кляня земную маету:

по эту сторону могилы

навряд ли хуже, чем по ту.