Игорь Иртеньев - Стихи мои, простые с виду…

Как, обняв тебя рукою,
Чувств отдаться Ниагаре,
Как упасть с тобой в левкои
В ботаническом угаре.

И волос твоих коснуться,
И, как контур, возбудиться,
И забыться, и уснуться,
И вовек не разбудиться.

Ночь темна, как камера-обскура,
Дремлет населения душа
У высоких берегов Амура
И на диком бреге Иртыша.

Наготу слегка прикрыв рукою,
Спишь и ты, откинув простыню…
Что бы мне приснить тебе такое?
Хочешь, я себя тебе присню?

Знай, что я не снюсь, кому попало,
Редким выпадала эта честь.
Денег я беру за это мало —
У меня и так их много есть.

Я в любом могу присниться виде,
Скажем, в виде снега и дождя,
Или на коне горячем сидя,
Эскадрон летучий в бой ведя.

Хочешь — стану юношей прекрасным,
Хочешь — благородным стариком,
Хочешь — сыром обернусь колбасным,
А не хочешь — плавленым сырком.

Иль, принявши образ чайной розы,
У Хафиза взятый напрокат,
Я вплыву в твои ночные грезы,
Источая дивный аромат.

Я войду в твой сон морским прибоем,
Шаловливым солнечным лучом…
Спи зубами, милая, к обоям
И не беспокойся ни о чем.

Ну сколько можно о говне,
Давайте лучше обо мне.

Ну ты делов наделал, Билл,
Все Штаты на уши поставил,
Ты дядю Сэма оскорбил,
Который самых честных правил.

Вообще-то я и сам не прочь,
Но надо ж меру знать при этом,
Ведь у тебя жена и дочь
Плюс дом с Овальным кабинетом.

Вот наш, смотри, себя блюдет,
Он, правда, возрастом постарше.
Ему и в мысли не придет
Нырять под юбку секретарше.

И ты б два срока оттрубил,
Не погори на той Левински.
Похоже, Билл, твой час пробил.
А не веди себя по-свински!

Чтобы написать стихотворение,
Кроме авторучки и листа,
Требуется также вдохновение,
Без него не выйдет ни черта.

Вдохновенье — штука ненадежная,
Есть оно — валяй себе строчи,
Не пришло, что вещь вполне возможная, —
И хана, хоть лбом об стол стучи.

Чтобы было все по справедливости,
Чтобы мог поэтом каждый стать,
Мы должны не ждать от музы милости,
А за горло побыстрей хватать.

Стихотворство — дело всенародное,
Каждому второму по плечу.
Не пора ли сеть водопроводную
Подвести к кастальскому ключу?

О чем мечтаешь ты, товарищ,
Когда в рассветный тихий час
Себе яйцо на кухне варишь,
Включив для этой цели газ?

В каких ты эмпиреях реешь,
Когда, на завтрак съев яйцо,
Электробритвой „Харьков“ бреешь
Еще не старое лицо?

Какие жгучие проблемы
Терзают твой пытливый мозг
В тот миг
Когда посредством крема
На обувь ты наводишь лоск?

Какой пленительной надеждой
Ты тешишь мысленный свой взор,
Когда, окутав плоть одеждой,
Упругим шагом меришь двор?

Мой друг,
Мой брат,
Мой современник,
Что мне сказать тебе в ответ?
Конечно, плохо жить
Без денег.
А где их взять,
Когда их нет?

О, дай воспеть мне силы, муза,
Как натянули мы француза,
Последний ухвативши шанс,
В тот славный день на Стад де Франс.

Мы долго молча отступали,
Очки теряя на бегу,
И, наконец, туда попали,
О чем при детях не могу.

Но тут пружина распрямилась,
И, катастрофу упредив,
Явил Господь внезапно милость,
Свое наличье подтвердив.

Ликуй, великая Россия!
Твои отважные сыны,
Полураздетые, босые,
Не абы как, не хоть бы хны,

Но в самом логове злодея
Ему вогнали в сердце кол.
Так славься ж, Русская идея,
Под гордым именем Футбол.

Об отношении к Курилам
Мы все задуматься должны,
Оно является мерилом
Гражданской совести страны.

Иной из нас в душевной лени
Нет-нет, да и махнет рукой,
Отдать, мол, их к едрене фене,
Один хрен пользы никакой.

Но гневно голос возвышая,
Я так скажу ему в ответ:
— Возможно, польза небольшая,
Но и вреда большого нет.

Пускай политики решают,
Не будем в это дело лезть.
А мне Курилы не мешают,
И пусть уж будут, раз уж есть.

Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя,
А вспомнить не стоит труда.
В одном комитете служили друзья,
Центральным он звался тогда.

Советский народ они дружно вели
Под знаменем взад и вперед
И даже представить себе не могли,
Что фишка другая попрет.

Внезапно штурвал отпустил рулевой,
О чем-то задумавшись вдруг,
И судно накрыло волной штормовой,
И все потемнело вокруг.

И оба покинули борт корабля,
Но каждый на шлюпке своей,
Но что характерно — опять у руля
Встал каждый из наших друзей.

Обоих года не согнули дугой,
Лишь только добавив седин,
И в полном порядке один и другой,
И каждый себе господин.

И все, чем мужчине пристало блистать
В избытке у каждого есть —
Красивое имя, высокая стать,
Ум, совесть, короче, и честь.

Одиноко брожу средь толпы я
И не вижу мне равного в ней.
До чего же все люди тупые,
До чего же их всех я умней.

Все другие гораздо тупее,
Нет такого, чтоб равен был мне.
Лишь один себе равен в толпе я.
Лишь один. Да и то не вполне.

Она лежала на кровати,
Губу от страсти закусив,
А я стоял над ней в халате,
Ошеломительно красив.

Она мою пыталась шею
Руками жадными обнять,
Ей так хотелось быть моею.
И здесь я мог ее понять.

Они неделю тут трендели,
А мы неделю напролет
У телевизоров сидели
И вслух гадали, чья возьмет.

А в довершение картины
У них в мозгу возник сюжет,
Как к ним из знойной Аргентины
Приедет доктор Пиночет.

А мы по вековой привычке,
От дедов перешедшей в нас,
Смели с прилавков соль и спички
И мыла взяли про запас.

Не первый раз нас тут обули,
И все бы было ничего,
Но что хохлам в футбол продули —
Вот что обиднее всего!