Владимир Васильев - Терпи, поэт!

Вижу я: возле фермы навоз

Жизни нашей растёт монументом.

Я взволнован, растроган до слез

Историческим этим моментом.

3десь коровы поют на заре

Лучше хора Большого Театра!

А цыплята на птичьем дворе

Декламируют ямбы на завтрак.

И поют, и вам пищу дают,

И не просят ни денег, ни славы.

Только воду студёную пьют

И едят лишь цветочки да травы.

Бескорыстие их не для вас,

Разноликие дети эстрады.

Вам бы лишь гонорар да аванс,

Вам бы титулы, дачи, награды.

Вам бы только романы писать,

Только песни орать неустанно.

А с романов – ни ржи, ни овса,

Не возьмёшь с ваших песен сметаны…

Попросил я в деревне Ручьи

У старухи стаканчик культуры.

Налила… Выпиваю… Горчит.

Но насколько крепка в ней натура!

За окном дожди грибные

Утром, вечером и днём,

Если б не жил я в России,

Я бы тоже стал дождём…

А.Житинский

Круглосуточно в Сибири

Снег валит, как в кинозал.

Если б не жил я в квартире,

Я бы тоже снегом стал.

Я летел бы, белый-белый,

Над родимою страной,

Из меня снежок бы сделал

Постовой на мостовой,

Мужичок слепил бы бабу,

Что не пилит и не бьёт…

Я б весною с крыши капал

Обормотам прямо в рот.

А пока лечу стихами:

Жизнь не жизнь, а стихопад.

Хорошо, что я не камень -

Людям вреден камнепад.

Голосами, как лес, заселён…

…может быть, это мозг воспалён

…Это совесть зовёт будоража -

Галя, Люда, Варвара, Наташа …

…Не хочу пробавляться стишком,

разливая елей и скучищу,

лучше детским зубным порошком

пару тапочек белых начищу…

В.Костров

Выйду в поле – и там голоса:

Евтихея, Маланья, Параша,

Галя, Люда, Варвара, Наташа…

Обо всех нужно что-то писать.

Может быть, это мозг воспалён,

То есть я, извиняюсь, с приветом,-

Вдруг всплывает средь наших имён

Имя чуждое нам – Генриетта.

Но о ней я писать не хочу,

Не велит мне гражданская совесть:

Если я о Прасковье молчу,

То о Генре не побеспокоюсь.

Имена, имена, имена…

Бабы совесть мою будоражат.

Ты прости мне молчание, Глаша,

Как простил коллектив и жена…

Не хочу пробавляться стишком,

А поэмы – елей и скучища.

Лучше в кухне картошку почищу

И в пюре разобью молотком.

О Грузия, – нам слезы вытирая

ты – русской музы колыбель вторая.

О Грузии забыв неосторожно,

в России быть поэтом невозможно.

Е. Евтушенко

Между городом "Да" и городом "Нет"

Ходит поезд… Хочу взять на поезд билет.

Ведь на поезде том сквозь миры и века

Едут мэтры, бессмертные наверняка.

Лезу к кассе. Дымит перегаром толпа -

Стало быть, рукотворною будет тропа.

Сладу голос истошный, похоже, что женский:

"Как же я? Мы с тобою дружили ведь, Женька!"

Дружба дружбой… Пора понимать это, крошка,

Утешайся моею ольховой серёжкой.

И в аду, и в раю, наяву и во сне

Думай, помни, страдай и пиши обо мне.

А пока не мешай. Чью-то песню угробив,

Возле кассы уже ошавается Роберт,

Слышу – ямбом картавым отчаянно шпарит,

Будто здесь он стоит за какого-то парня.

Чую – этот пробьётся, чудес не бывает,

Ведь не зря он везде и всегда успевает.

Да и этот – грузин обрусевший, Андрей -

Обучает какую-то женщину: "Бей!

Бей их, милая, бей! По мордасам! – кричит, -

Это всё не поэты, а сплошь рифмачи!

Мне Борис Леонидыч место занял в купе!

А я должен торчать в этой гнусной толпе?!

Бей их, женщина, бей! Под церквей благовест -

На Руси есть поэты, пока женщины есть!"

Да… И этот пролезет, пробьётся, взойдёт,

Он с Ахматовой вместе встречая Новый год…

Слышен цокот копыт – на коне по толпе

Гордо едет Расул, как по горной тропе.

"Два билета, – кричит, – Для коня и меня,

У меня в этом поезде едет родня!

Да не скажет никто, что я горец плохой:

Переводчиков всех забираю с собой.

Но, поскольку я чту аксакалов закон -

Им билеты, пожалуйста, в общий вагон."

Гей, славяне! – подумал я, – Чёрт побери!.

Ведь от кассы меня оттесняют к двери.

Да неужто я буду топтаться у стенки,

Как какой-то Самойлов, Горбовский, Ваншенкин?

Зря я что ли корпел да из коей вон лез,

Чтоб создать на века свою Братскую ГЭС?!

Да неужто моё вдохновенное слово

Вдохновило на подвиг лишь А.Иванова?…

Кстати, вот он и сам, не один – полтора,

Всех кусает подряд, нетерпеньем горя.

Александром Вторым рвётся он на престол,

На Матюшкина-Герке особенно зол:

Мало, что Александр и фамилией вышел,

Он ещё и пародии здорово пишет.

И добавлю ещё, справедливости ради:

Как и все Александры, живёт в Ленинграде.

Но в сторону шутки, н снежесть, и свежность,

Я нежен, когда не мешает те нежность.

Сегодня сегодняшность – главный закон,

И выбор один: или я, и ли он -

Какой-нибудь щустрый пострел-рифмоплёт,

Который в толкучке меня обойдёт…

Я жму на педали, ногами творю,

И с классиком всяким на ты говорю.

И вот я у цели! Кассиру кричу:

"Скорее билет мне! Шедевром плачу!"

Кассир мне ответил, величье храня:

"Шедевры не деньги – их стыдно менять.

Народом Высоцкому выдан билет,

А ты пока жив, так живи, как поэт."

Потом, усмехнувшись, сказал: "Не спеши!

А лучшую строчку душой напиши."

Смотрю свысока на его словеса:

Билеты налево – и песенка вся.

Я вижу насквозь этот гнусный народ:

Ух если не сразу – помногу берёт…

Я достаю из кармана "Самтрест" -

Он место находит всегда, где нет мест.

Кассир улыбнулся, билет оторвал

И вслед поцелуй мне воздушный послал.

То-то же!.. Эй, голытьба, р-разойдися!

Гляжу на билет, а билет на Тбилиси…

О, как меня встречали на вокзале!

За руки брали и за ноги брали,

"Да здравствует?" по-своему кричали

И памятник поставить обещали.

(Ведь за последних два десятка лет

В России я – единственный Поэт.)

О, генацвале, где ж вы раньше были?

От ваших криков вырастают крылья!

Пошлите, боги, мудрому кассиру

Бутылку водки и кусочек сыру…

В Тбилиси есть особенная прелесть:

Работу здесь всегда находит челюсть,

Здесь для талантов все пути открыты,

Здесь овцы сладки и поэты сыты.

Здесь захожу я, как в библиотеку,

В Самтрестовскую винотеку,

Где мудро человеческие мысли

Хранят в бутылках, чтобы не прокисли:

В стекле, под плесенью, залиты сургучом…

Когда-нибудь узнают – кто почём…