Стивен Фрай - Троя. Величайшее предание в пересказе

В храме Кассандра бросилась к алтарю, где прежде стоял палладий, и вознесла богине молитву о заступничестве.

Но никакого божественного заступничества не воспоследовало – один лишь ужас.

Эант – Аякс Малый – заметил, как взбегает она по ступеням. Последовал за ней и изнасиловал. Она кричала, она возмущалась, она грозила ему, что Афина его покарает, но в ответ он лишь смеялся. Когда ушел Эант, Кассандра выбежала на улицу и угодила прямиком в лапы Агамемнону. Столь прелестной и знатной пленнице Царь людей возрадовался неимоверно.

– По нраву придется мне троянская царевна в рабынях. Как и жене моей Клитемнестре.

Содрогнувшись, Кассандра взвыла в лицо Агамемнону:

– Твоя жена Клитемнестра? Твоя жена Клитемнестра? Да она заколет тебя ножами. Она – и твой двоюродный брат, ее любовник. Они прикончат тебя. А следом они прикончат и меня. Вот как погибну я, вот как погибнешь ты, несчастный, глупый, вероломно обманутый Агамемнон – Агамемнон, Царь дураков.

– Отведите ее ко мне на корабль, – отворачиваясь, распорядился Агамемнон.

Ахейские воины ворвались в покои к Андромахе в высокой восточной башне царского дворца. Кто-то увидел у нее на руках Астианакса и торжествующе завопил:

– Это Гекторова шлюха и его же ублюдок!

Боец ринулся вперед, выхватил младенца из рук Андромахи.

– Гектор убил моего брата!

– Отдай моего ребенка!

Обезумевший ахеец бросился к открытому окну, оглядел сверху бастионы.

– Никчемный троянский паршивец – за благородного греческого воина!

Поднял ребенка повыше и с полоумным визгливым смехом швырнул его за городские стены.

Андромаха завопила и пала на колени.

– Убей меня, – стенала она, обливаясь слезами. – Брось меня вслед за ним. Убей меня, убей меня, убей немедля!

– Такой-то ценный трофей, как ты? – проговорил ахеец, хватая ее за волосы. – Это вряд ли. Кто-то заплатит за тебя целое состояние. Может, царевич Неоптолем. Тебе же хочется послужить в рабстве у сына того человека, который проткнул копьем твоего мужа, верно?

В ту жуткую ночь подобные сцены разыгрывались в каждой комнате каждого троянского дома. Насилие, убийство, пытки, грабеж и звериная жестокость останутся вечным пятном на тех, кто их творил. Самые высокородные забрали себе, разумеется, величайшие сокровища – и людьми, и вещами, – но хватило всем, вплоть до нижайшего гоплита, кухаря, оруженосца и конюха. Все до единой городские усадьбы, хижины, лавки и лачуги были разграблены, а их обитатели изнасилованы, избиты, погублены или пленены. Тех, кого сочли старым и бесполезным, забросали камнями, проткнули или забили насмерть, оставили в горящих зданиях или сбросили со стен.

Все же следует упомянуть о двух чуть менее чудовищных случаях.

Сыновья Тесея Акамант и ДЕМОФОНТ всю войну сражались за греков [181]. Когда Троя пала, их единственной целью были не убийства или сокровища, а поиски и спасение их бабки Эфры, матери Тесея [182]. Им, отпрыскам царя-основателя Афин, истребителя самого Минотавра, одного из самых почитаемых и обожаемых героев в истории, простительны были б некоторые гордыня и чванство. Однако скромнее и нетребовательнее натур не найти было во всем ахейском воинстве. Никаких привилегий они себе не требовали, внимания к себе не привлекали, жили и сражались среди сородичей отважно и преданно.

Пока все остальные предавались повсюду буйству резни и жестокости, эти двое смогли отыскать свою бабку и забрать ее на корабль, не ища и не набирая себе никаких сокровищ. Позднее они попросили освободить Эфру от уз рабства, на что Елена с радостью согласилась [183].

Агамемнон не забыл, как десятью годами ранее Менелай, Одиссей и Паламед отправились в Трою под флагом послов, чтобы удостовериться, не удастся ли договориться о почетном мире. Гостили они тогда в доме у Антенора, раскрывшего замысел Париса, по которому посланников должны были убить, и сопроводил их прочь из Трои.

– Дом, сокровища и домочадцев Антеноровых не трогать, – приказал Агамемнон. – Он и семья его пусть покинут Трою в безопасности, как устроил он для моего брата.

Эти два случая – вызволение Эфры и пощада Антенору – можно считать единственными огнями доброты и чести, что вспыхнули в той ночи невыразимых жестокостей.

Когда Эос распахнула наконец врата рассвета, сердце ее переполнилось скорбью. Сполох света пал на новый чудовищный мир. Города, какой любила она, больше не было. Не стало людей. Все до единого члены великого троянского царского дома либо погибли, либо попали в оковы. На курившихся развалинах уже хозяйничали стервятники, вороны и шакалы, пируя на тысячах мертвых троянцев. Последние повозки с сокровищами перебирались через Скамандр. Греки грузили корабли, дерясь между собой, деля рабов, словно дикие псы, заявляя и оспаривая свои права на трофеи.

Была в том хворь, тошнота. Опухшие от убийств, хотели они лишь одного – отплыть домой. Почти все держались к разрухе спиной, не в силах смотреть на сотворенное.

Боги глядели в беспомощном ужасе на все это насилие и разор. Зевс запретил им вмешиваться, однако теперь опасался, что этого делать не стоило.

– Что повидали мы прошлой ночью? – спросил он. – То была не война. То было безумие. Предательство, дикость, бесчестье, позор. Во что превратились смертные?

– Ужасно, да? Богами они себя возомнили, что ли?

– Есть время шутить, Гермес, но сейчас – не оно, – заметил Аполлон.

– Довольна? – спросил Зевс, обращаясь к Афине. – Твои любимые греки восторжествовали. Полна их победа.

– Нет, отец, – молвила Афина. – Не довольна. Осквернялось священное. Совершены чудовищные преступления.

– Согласен, – сказал Аполлон. – Нельзя позволять им безмятежно отплыть к домашней жизни.

– Пусть заплатят сполна за свое богохульство, – произнесла Артемида.

Зевс тяжко вздохнул.

– Жалею я, что много лет назад Прометей не отговорил меня творить человечество, – проговорил он. – Я знал, что это ошибка.

События, изложенные в этой книге, происходили – если они действительно происходили – в те времена, которые историки и прочие именуют бронзовым веком. Важнейший источник нашего знания о Троянской войне – поэт Гомер, а жил он – если он действительно жил – в последующую эпоху, то есть в железном веке, на который пришлась значительная часть пяти дальнейших столетий. Гомера и его время я рассмотрю подробнее во второй части Приложения. Гомер писал о времени, оставшемся для него в далеком прошлом, когда боги все еще являлись смертным – дружили с ними, карали их, приближали к себе, проклинали, благословляли, истязали, а иногда даже вступали с ними в брачные союзы.