Андрей Смирнов - Дон Корлеоне и все-все-все. Una storia italiana

Чтобы оценить масштабы операции: в процессе унификации валют в бывшее Королевство обеих Сицилий в обмен на эквивалентный объём благородных металлов отправились четыреста сорок три миллиона новых лир. Во всю же остальную Италию, включая само бывшее Сардинское королевство, — лишь двести двадцать шесть миллионов. В общем, южная кубышка была успешно распечатана и оприходована.

Но будем справедливы: Кавур старался не для себя. Средства пошли на модернизацию экономики, которая в тот момент молодому государству требовалась как воздух. Италия — вся Италия, не только южная — была страной аграрной и отсталой. Страной, измученной веками междоусобных свар и окружённой кольцом заклятых друзей, что ещё совсем недавно имели статус оккупантов и не отказались бы при случае его восстановить. Страной, ещё лишь готовившейся к Третьей и окончательной войне за независимость.

Даже с учётом экспроприации богатств южных экспроприаторов денег катастрофически не хватало. Поскольку индустриализация проходила под лозунгом «Всё для фронта, всё для победы!», то в первую очередь возводились предприятия военно-промышленного комплекса. Штука, конечно, хорошая и нужная. Вот только большого количества рабочих мест они не создавали. А если и создавали, то не для неграмотных крестьян, а для приглашённых иностранных специалистов. Которым требовалось щедро платить. Не говоря уж о необходимости закупать оборудование и сырьё. На это тоже нужны были деньги. Где их взять? Правильно. Поднять налоги. Северные итальянцы крякнули и до предела затянули пояса. На Юге же и вовсе наступил локальный постапокалипсис.

Опять же, будем справедливы: южан отнюдь не считали гражданами второго сорта. Ну только если чуть-чуть, в силу древних и практически священных традиций итальянского регионального патриотизма, имеющего даже специальное название — campanilismo, что дословно означает «любовь к родной колокольне». Там, на Юге, тоже строились заводы и прокладывались железнодорожные пути.

Но, во-первых, центральное правительство находилось в Пьемонте. Финансирование же периферии, как везде и всегда, осуществлялось по остаточному принципу. Во-вторых, у руля в местной администрации оказались назначенцы с Севера и вернувшиеся из многолетнего изгнания антибурбонские диссиденты. Которые судили о ситуации прежде всего по Неаполю — одному из крупнейших в тогдашней Европе и относительно благополучному городу, — не имея ни малейшего представления, что же творится на остальной территории региона.

А происходило там следующее: вместо проклятых латифундистов сицилийские, кампанские, калабрийские и прочие крестьяне вдруг получили открытый рынок и либерализацию цен. Тут выяснилось, что со времён Древнего Рима мировая сельскохозяйственная наука сделала некоторые успехи. И себестоимость производства местной продукции превышала рыночную стоимость импортного продовольствия. Можно было бы, конечно, продолжать жить по заветам предков — натуральным хозяйством, питаясь тем, что сами вырастили. Вот только мы же помним про повышенные налоги. Их требовалось платить. А значит, — продавать урожай, пусть даже с убытком. И если при Бурбонах, по крайней мере, была еда, то теперь не стало и её.

Чтобы выжить, нужно было развиваться. Но делать это интенсивным способом — внедрять новые технологи — без денег невозможно. Экстенсивный же путь — перепахать побольше земли — оказался недоступен по другой причине. Живописная природа южно-итальянского Средиземноморья имеет одну неприятную особенность: недостаток пресной воды. Точнее, вода-то была. Но в виде болот. Которые, в свою очередь, образовались в результате хищнической вырубки баронами лесов. То есть и леса у них тоже уже не было. Зато свирепствовали эпидемии малярии и прочих весёлых заболеваний (см. «болота»).

Красивая картинка вырисовывается, правда? Не очень-то похожая на тот образ благодатной Италии, беззаботного края спагетти и мандолин, к которому мы все привыкли. Еды нет, воды нет, растительности нет. Зато были люди. И людей было много. Слишком много. Эту последнюю проблему центральное правительство попыталось решить довольно эффективным способом: введением всеобщей воинской повинности, которой при Бурбонах отродясь не было.

— Не спрашивайте, что новая итальянская родина сделала для вас! Спросите лучше, когда же вы будете иметь возможность героически сдо… эмм… отдать за неё жизнь! — патетически восклицали сотрудники свежепостроенных военкоматов.

— Погодите, — удивлялись рассудительные южные землепашцы, — так она для нас ничего вроде как пока и не сделала… Наоборот даже.

— Вот и не спрашивайте! — блестящим полемическим приёмом завершали дискуссию их оппоненты.

Если в какой-нибудь тёплый и ласковый летний вечер последних десятилетий XIX века вы забрались бы на вершину Везувия, закрыли глаза и прислушались, то непременно услышали бы доносящиеся со всех сторон неисчислимые тихие хлопки. Это лопалось терпение итальянцев.

Всё чаще и чаще бывшие гарибальдийцы, бывшие бурбонские солдаты да и просто голодные и доведённые до отчаяния крестьяне обменивались красноречивыми взглядами, согласно кивали друг другу, снимали со стены под рубаху Мадонну да доставали обрезы. На борьбу с этими полубандитами-полуповстанцами правительство бросило стодвадцатитысячный армейский корпус. Разгорелась миниатюрная, но самая натуральная гражданская война. В условиях которой, как вы догадываетесь, жить стало ещё лучше, ещё веселей.

Нет, Кавур положительно был гениальным человеком! Настолько гениальным, что предвидел всё это заранее и предусмотрительно умер ещё в 1861 году, практически сразу же после объединения страны. Со спокойной улыбкой и словами «как хотите, так и выкручивайтесь!» на устах.

Следует признать, однако, что его план модернизации и индустриализации Италии вполне сработал. На помощь измученной державе уже спешил Его Величество Технический Прогресс. Правда, если бы наш граф узнал, в чём именно эта помощь будет выражаться, то, вероятно, крутился бы в гробу со скоростью хорошего промышленного вентилятора.

4 октября 1852 года. Вот день, который положил начало великому исходу из Италии. Хотя в тот момент никто ещё не подозревал не только о его грядущих масштабах, но и о том, что он вообще состоится. В иных обстоятельствах это было бы и вовсе ничем не примечательное событие — учреждение в Генуе «Трансатлантической компании» с Витторио Эмануэле — читай: Кавуром — в качестве основного акционера. Компания заказала постройку на британских верфях двух инновационных стремительных пароходов и с 1856 года приступила к их эксплуатации.

Но вот незадача: с поиском грузов для доставки в Италию проблем не имелось. Переживавшей индустриализацию стране требовалось всё и сразу. В обратную же сторону отправлять было особо и нечего. Суда уходили полупустыми, акционеры подсчитывали упущенную выгоду и расстраивались. Тут кому-то в голову пришла светлая мысль.