Евгений Сапожинский - Интервью с самим собой

Я. Да уж и не знаю!

Я. На кухне стоял графин с кипяченой водой. Я заткнул проушину и долил до нужного обьема, увеличил время проявления в два раза. Карен ничего не понял. Самое смешное, впоследствии мы не смогли отличить эту пленку от пленки, проявленной по всем правилам.

Я. Да зравствует ЦО!

Я. Да, зашибись была пленка! Ту же «Химеру» я пытался снять на ЦО, потом на ОРВО. Кассету «Супер-8» помнишь?

Я. Ну это была та еще тема.

Я. Мечта извращенца. Типа девочек в белых трусиках на пляже.

Я. Э-э…

Я. О чем бишь я? С «Космобогом» мы трахались год. Вова — психолог, я — космический диктатор. Ништяк. Наступил кризис. Мы стали перерабытывать сценарий. Идиоты, блин.

Хороший глоток пива.

Тут выходит — прикинь иронию судьбы! — фильм «Гостья из будущего». Коллектив тащится по самое некуда. А фильмец, кстати, совсем не дурен. По крайней мере, для извращенца…

Я. Скажи честно, тебе нравилась Алиса Селезнева? То есть исполнительница?

Я. Алиса? Гм-м… По-моему, ты переходишь некоторые этические границы. Папарацци, что с вас взять. Но вот кто мне нравился — так это робот Вертер.

Я. Лингвофреник ты.

Я. Умно выражаешься. Хотя и совсем не в тему.

Я. Ну это я так, к слову.

Я. На эту тему есть анекдот, только предупреждаю, бородатый. Едут в поезде два еврея. «А ви знаете? В соседнем купе едет тот самый Эйнштейн!» — «И это который?» — «Да тот самый, который теорию относительности обосновал!» — «И шо такое его теория относительности?» — «Ну вот, к примеру, один волос на голове — это мало? Согласитесь, уважаемый!» — «Да!» — «А один волос в супе — много, не так ли?» — «Так и что, с этой хохмочкой он едет в Одессу?»

Я. Слушай, словцо это — лингвофрения мне так вставило…

Я. Похоже на диарею. Все мы п…сы, однако.

Я. И ты тоже?

Я. Да, увы… Ну подумай сам, разве будет человек в здравом рассудке вот так насиловать Ворд?

Я. Ну это еще вопрос, кто кого насилует.

Я. Ага! Один умный дядька опубликовал статью в «Субъективе», журнал этот, впрочем, быстро скис. А жаль — хорошее было начало. Сказал он, вкратце, следующее: чем больше мы доверяем автоматике, тем меньше доверяем самим себе. Это предельно кратко сформулированная мысль, и, к сожалению мало понятная вне контекста. Мысль глубочайшая! Я до сих пор считаю, что снимать в автоматике — настоящая дикость. Вообще об этом читайте в «Серебряном мире».

Я. Кстати, «Серебряный мир». Как ты его писал?

Я. Как писал? Ну и вопрос! Ушло у меня на эту работу лет двенадцать, и то, еще не закончено. Давай поговорим о чем-нибудь другом. О нимфетках, например, или о погоде. Кстати, мы еще не поговорили о 27 вариантах «ОНП».

Я. «ОНП»?

Я. В изначальном варианте он назывался «П» — «Путь». «ОНП» — «Осень, ночь, путь». Первая серия была откровенно мозгофакальной — герой сидел в электричке и парил мозги одной высокоинтеллектуальной подруге, что так, мол жить нельзя. После чего они сели на паром и отплыли. Думал, в Данию? Хрен. На остров Котлин. Она жила там.

Я. Опять романтика.

Я. Еще какая романтика! В Ораниенбауме они зашли в привокзальную кафешку, где наливали псевдокофе за 22 копейки. Помнишь такой изврат?

Я. Как же, помню.

Я. И вот в конце первой серии эта свихнувшаяся ломает весь кайф герою и вопит во все горло: «Я не шлюха!». Конец первой серии.

Я. Улет!

Я. Он ее запихивает на паром, и сам на нем двигается, понятно. После чего у них, уже у нее дома, происходит черно-белый диалог в духе раннего Вайды. Но вот что я тебе скажу: этот вариант так и остался в моих мозгах. Почему? У меня был такой друг Вова — хотя почему был? Остался. Мать твою. Как-то раз вышли мы на Василеостровской, и пошли гулять (была зима) в сторону Института Опупенного Мозга. У нас фишка была такая — кататься на поездах метро до упора, затем выходить, погружаться назад и продолжать обсуждение наших предельно умных мыслишек. Это, понимаешь ли, прикол: жужжание поездов тогда стимулировало нашу мозговую деятельность, по крайней мере, так нам казалось. И вот идем мы, короче, я выкладываю Вове свою гениальную концепцию, а он вопит: «Ни про каких проституток я кино снимать не буду»!

Принципиал! Феллини хренов!

Я. Так ты это снимал? Феллини… хренов…

Я. Ну, конечно, я написал еще вариантов пять… или шесть… Вова, не стесняясь, все это попросту рвал и орал, что с такими дураками он работать не может. И вот только теперь я понял: я драматург, блин. Все эти идиоты ни черта не понимают в написании сценария.

Я. А что такое сценарий, можешь обьяснить?

Я. А буй его знает! Во всяком случае, это сложнее, чем проза. В прозе ты можешь делать сколько угодно лирических отступлений, вот как писал Грибоедов? Ведь его самая знаменитая пьеса уже сейчас малопонятна, дело не в том, что детки такие тупые! Она неактуальна! То есть попросту непонятна. А что будет дальше? Мозги же тем не менее им, детям, бедным, парят!

Я. Э…

Я. Да кто его знает, что это такое — драматургия! Вот возьмем опять-таки для примера классиков. «Отцы и дети» Тургенева — не хреновая ведь вещь?

Я. М-м, да.

Я. Только затянутая, правда? Ну тебя не достало, скажи честно?

Я. Достало.

Я. Да. А ведь можно было сказать попросту короче. Смысл не потерялся бы. Еще! А Гончаров? Да это полный звиздец! «Обломов» — чудовищно прекрасная штука, только затянутая раза в три. Весь облом в том, прости за каламбур, когда этот дурак прогуливался с возлюбленной по аллейкам, меня аж потянуло блевать. Вот когда он парился, что с этой его подругой связи нет, когда Нева замерзла, тут я его понял. Зачем суетиться? Он подох счастливым, заметь.

Я. Твои бы размышления — да учительше русского языка…

Я. Теперь, конечно, легко размышлять, как бы я написал сочинение… Да пошли они все лесом. Из классической литературы сделали полную лажу.. Будь я президентом или министром культуры, все было бы иначе. Первым делом я запретил бы любовь.

Я. (делая пометки) . Ну совсем охренел.

Я. Второе: по центральным каналам зарядил бы одну сплошную мерзкую жесткую порнуху. Пускай детишки любуются.

Я. Воздержусь от комментариев.

Я. …По-твоему, это хреновей, чем наблюдать за тем, как они тащатся от убийств? Ты посмотри на эти дурацкие так называемые мультики хотя бы десять минут.

Я. Говно…

Я. Говно? Вот я и предлагаю радикальный способ. Лучше явное порно, чем такая, на хер, культура.

Я. Я…

Я. Я, я, я… Ну что — я?

Пауза. Яростно затягиваюсь сигаретой.

Я. (вымученно) . Ну и зачем тебе это?

Я. Не знаю! А Толстой? Зачем (мне хочется взять оппонента за ворот и слегка приложить мордой, так кипят эмоции) он писал? Чтобы какая-то дряхлая манда ставила двойки и пятерки ни в чем не повинным детям? Да, он великий и т. д. Как философ, наверно — тут ничего не скажу, не читал, но как беллетрист он — полное г. Воистину, хотели, как лучше, а получилось, сам знаешь, как.