Евгений Шестаков - Хультура речи

Его старое меднокожее величество фараон Насадилнакол I вяло придвинул к себе чашечку с сиротскими слезами и поболтал ложечкой. Он только что встал. Он еще не проснулся. Но уже хотел завтракать. И тут с далекого пыльного юга примчались паршивые хетты на своих паршивых колесницах. Это были не те хетты, которые гладят по головкам детей, а те самые, которые едят их живьем и делают чучела из собственных матерей. Это были весьма многочисленные хетты с прямыми мечами и кривыми усмешками, они как один носили трофейные ассирийские бороды и громко матерились.

— Эй, прыщавый! — крикнули хетты фараону. — Вынеси-ка нам денег на всю братву! И курить! И баб! И маленьких вкусных детей! И музыку! И ключи от сада с павлинами!

«Собаки! — подумал фараон. — Грязные хеттские собаки!» Затем улыбнулся, раскрыл объятья и неуклюжим старческим галопом побежал к гостям.

— Сей момент, господа! — услышал он собственный клекот. — Сей момент усё будет! Прикажете покамест развлечь вас танцем?

— Пляши! — согласились хетты, доставая из сумок деревянные ложки, глиняные тарелки и вставные зубы.

Оскальзываясь на свежем конском помете, фараон пошел вприсядку. Он был мудр и живуч, этот старый парень из династии Осеменидов. Он знал цену войне и мирным деньгам, он хотел жить и совсем не хотел тужить.

— Какого же ты хрена делаешь, дурень? — тихо спросил его голос из-за колонны.

Фараон не обернулся. Он продолжал плясать и улыбаться нежданным гостям, сохраняя жизнь себе и своим подданным, которые копошились на кухне и в казне, готовя дань и завтрак агрессорам, которые, тренируясь, разевали рты и махали в воздухе ложками, которые были так же чисты, как кусок ветоши на помойке.

— Мудак! — тихо сказал голос из-за колонны. — Звание позоришь. Хоть бы в партизаны ушел. Ты ж фараон, идиот!

— На хрен пошла! — бормотнул фараон и, оттянув на лице улыбку, прошелся колесиком.

Хетты с привязанными к бородам салфетками засмеялись. Фараонова совесть за колонной всхлипнула и утерлась. Ее голос опять был лишним. Ее одежды были в заплатках, а маленькое худое тельце едва дышало. Она не была любима своим хозяином.

Хеттам привели вымазанных кетчупом детей, налили в пилотки вина и роздали солонки. Хетты вытащили ножики, похлопали детей по попкам и посолили.

— Приятного аппетита, зёма! — обратились они друг к другу, макая детей в горчицу и поливая майонезом из седельных сумок. Дрожащие, но вышколенные дети испуганно улыбались. Хетты были невежественны и грубы, они не вымыли рук, не сняли с детей сандалики, не помолились перед едой и пахли одним огромным козлом. Их развешанные на кустах портянки воняли, как целое стадо.

Чавкая и плюясь костями, хетты съели весь завтрак до последнего ребеночка, сыто отрыгнули и запили вином. Фараон щелкнул пальцами, и из темной душистой спальни, толпясь, вывалило накрашенное бабьё из личной постельной гвардии венценосца.

— Уы-ы-ы!!! — радостно завопили хетты, выпрыгивая из кожаных штанов и кидаясь каждый сразу на двух.

— Чем богаты... — Фараонова рука, не дрогнув, описала приглашающую дугу. — Отдыхайте, гости дорогие!

Отдых был коротким и бурным. Вмиг растратившие свою молодость красавицы еще уползали, волоча ноги, в свои покои, когда главный хетт с расстегнутой на ширину плеч мотней подкрался к сгорбившемуся у колонны фараону и хлопнул его по спине крагой.

— Кия! Спасибо, батяня! Батальон тобой доволен!

Упавший фараон с благодарностью посмотрел на стукнувшую его крагу, улыбнулся ее владельцу и, не вставая, поклонился.

— Приезжайте еще. Мы здесь все будем очень рады...

Взметнув к облакам улегшуюся было пыль, хетты ускакали на восток, в Малую Азию, по короткой дороге, которую указала им фараонова прямая рука.

Сам же Насадилнакол I перевел наконец дыхание и, кряхтя, пошел по колоннаде к себе. По пути он взглянул на маленькое заплатанное существо с высохшими на личике потоками слез, ненадолго остановился и покачал головой:

— Дура... Сказано ведь: во дворец не ходи. В народе живи, с людьми. Дура... Плачет она... Давай-давай, плачь! То ли будет еще...

Немолодая сухощавая женщина, королева Англии, сидела на маленьком резном стульчике и слушала, как капает на кухне вода. Посидев немного и проголодавшись, королева пошла на кухню и открыла набитый изысканными продуктами холодильник. Взвесив в руке блюдо с салатом, она упала в него лицом и мгновенно съела. Кто-то из лордов, стоявших за портьерой на подоконнике, почтительно крякнул.

— Сэр Реджинальд! — угадала королева.

Польщенный лорд ловко спустился по витому шнуру, приблизился к королеве и мастерски отсалютовал двумя флажками. «Шаркун!» — ненавидяще зашелестела оставшаяся томиться на подоконнике орава.

— Почешите-ка, милый, мне спину, — добродушно сказала королева. — Стара уже, как Венский Конгресс, а зудится, как у молодой.

За портьерой завистливо ахнули. Сэр Реджинальд, чередуя взмахи и подскоки, прочесал королеве спину. Та передернула плечами и устало опустилась на стульчик.

— Угодил, — сказала она, подумав. — Говори просьбу.

— Сына моего Майкла шестой авиаполк вторая эскадрилья лейтенанта в полковники премного благодарен бы! — отчеканил счастливец.

— Себе? — спросила королева.

— Две мили юго-запад Ковентри тридцать акров с надворными в вечную премного благодарен бы!

— Подумаю, — сказала королева и скучающе уставилась в потолок.

— Рыбок взбодрить, ваше величество? — шагнул к аквариуму новый фаворит.

Королева мотнула головой.

— Пуншу? Рому? Гренадера? Карлу?

Королева раздраженно отмахнулась:

— Было, было!..

— А... чего изволите? — пламенея стыдом, закачался на глиняных ногах фаворит.

Элита на подоконнике предвкушающе затихла. Королева пожевала губами, поморщила личико и вспомнила:

— Того... курносого...

— Русского, ваше величество? — изогнулся фаворит.

— Ево... Да, ево. Ташши!

Через минуту сонного и опухшего русского привели в залу и бухнули на одно колено перед королевой.

— Ну, — промолвила королева, с любопытством оглядев косоворотку и лапти, — давай, удиви бабушку!

Русский вытер рукавом губы, привычно подбоченился и вынул из кармана большущую балалайку. Из нее он вытащил другую, поменьше, из той — маленькую, из маленькой выколупнул ногтем совсем крошечную и вставил ее в рот.

— Бетховен! «Лунная соната»! — шепеляво объявил он, одновременно настраивая деревянные ложки.

Из-за портьеры вежливо похлопали. Королева восхитилась:

— Молодец! Верю, можешь не исполнять. — Она обернулась к портьере: — Вот это человек! Учитесь, шлемы пробковые!