Михаил Жванецкий - Избранное (сборник)

И народ опять проехал свою остановку.

– Ребята! А перестройка – это что?..

– Ты что?

– Не, ну как?.. Вот я, допустим, слесарь… Мне как?

– Ты чего тут бузотеришь? Ты чего тут в таком большом деле подмигиваешь?

– Да нет… Я просто спросить хотел… Все кричат – перестройка… Это что? Мне лично?.. Опять, что ли, быстро, качественно, эффективно или, может быть, трудиться с отдачей?.. Я что хотел узнать, почему я понять не могу. Мне говорят: «Ты в самом низу, с тебя начинать». Ладно, я в самом низу. И мне как? По-прежнему эффективно, быстро, с высоким качеством или, может, с полной отдачей? Я потому и спрашиваю. Мне будет выгодно или опять быстро, эффективно, высококачественно, не снижая темпов, на своем рабочем месте?.. Я спрашиваю, перестройка для меня лично – это что?..

– Критикуй.

– Кого?

– Кого видишь.

– Ага… А когда мне будет выгодно?

– А кого выгодно, того критикуй.

– А-а-а!.. – И народ проехал свою остановку.

– Читали, «Социндустрия» потребовала пустить адвоката в КПЗ?

А следователи закричали: «Мы при адвокате вообще ничего не раскроем. Мы и так судим не тех, кто виноват, а тех, кого поймали. Мы не можем искать виноватого. Его вообще нет. Его нигде нет. Они давно уволились, переехали и погибли еще в гражданскую. С тех пор от них остались инструкции, по которым мы действуем.

А «Индустрия» закричала: «Как?» А все следователи завыли: «А вот так…» А «Индустрия» как шепнет: «Меняйте!» А следователи как застынут: «Что, все менять?» А «Индустрия» тогда побежала выяснять, почему овощей мало на станции Раздельной и их не завезли, и вообще, до каких пор сами водители будут нарушать проезд через осевую…

– А-а-а!.. Прэсса. Ну, прэсса!

Метро гудит. Народ ездой не интересуется. Народ компанию ценит.

– Читали, «Московские новости» на китайском языке сообщили о новых правилах выезда?

– Сюда?

– О, кретин!

– Чего ты ругаешься? Я же китайского не знаю.

– Тогда тихо стой. Теперь, чтоб выехать…

– Сюда?..

– Слушай, ты же хвастался, что тебе на «Пушкинской» выходить? Чего ты торчишь?

– Ну, рассказывай.

– Так вот, новые правила выезда – три человека дают тебе характеристику и…

– Так что, три человека должны послать?

– Да. Раньше один послал, и ты хочешь идешь, хочешь не идешь, а сейчас трое посылают, и ты хочешь не хочешь, а едешь.

– Сейчас дали много самостоятельности заводам.

– Дали?.. Кто дал?..

– Мы. Завод может сказать: «Не хочу делать туфли, хочу надгробья».

– И чего?

– «Пожалуйста, с 1 января».

– Слушай, а если все заводы скажут – хотим делать надгробья?

– Пожалуйста, но только с 1 января.

– А кто же будет делать радиоприемники?

– Вот… Когда заводы увидят, что спрос на надгробья удовлетворен, они все бросятся делать приемники и удовлетворят.

– Здорово.

– Конечно. В этом суть.

– Слушай, а с ускорением как?

– Ты что, решил к «Пушкинской» с другой стороны подъехать?!

– Ну, давай, давай.

– С ускорением сложней. Здесь от темпов зависит. Здесь прэсса сомневается. Прэсса здесь попросила перерыв. Они слегка выдохлись, много на них навалилось.

– Ну слушай, вот я, кроме как в метро, нигде никаких перемен не чувствую.

– Это у тебя что-то с организмом. И тут не в переменах дело. Тут когда жизнь лучше станет, вот это главное не пропустить.

– Ну, так прэсса ж даст знать?

– Даст, даст. Скажут, когда будет.

– А я за сорок пять лет ни разу ни до чего не дожил. Может, сейчас доживу?

– До смерти доживешь.

– Я как скажу «будет», так жена в меня тряпкой.

– Нервная?

– Слово это не переносит. Будет хорошо. Будут продукты. Не будет очередей. Будет квартира. Вспомнить нечего. Только мечтать. Она кричит: «Уже дед скоро, а все мечтаешь!»

– А чего, мечтай, дед. Ты видал покойников – большинство улыбается, значит, в мечтах отошел, но, думаю, на сей раз до чего-то доживем. Последний раз экспериментируем.

– А если неудача, что будет?

– СПИД! Читал про СПИД?

– А чего?

– А ничего…

– Вообще?

– Ага!

– И надолго?

– А пока лекарства не будет.

– А если попробовать как-то иначе?

– Именно от этого и происходит.

– Так что, вообще никак?

– Вообще.

– А как же?

– А как хочешь.

– Тьфу ты! Опять! Мясо – как хочешь, рыбу – как хочешь, и тут – как хочешь… Самостоятельность?

– Самостоятельность.

– И хозрасчет?

– И хозрасчет.

– Тьфу!.. А если?..

– Нельзя. Пусть пойдет обойдет всех врачей, принесет обходной лист, возьмет характеристику после этого – и ни при каких обстоятельствах… ( Шепчет .)

– Изоляцией?

– Да.

– А целовать?

– Передаст.

– А обнимать?

– Передаст.

– От сволочь… Где ты читал?

– В прэссе!

– Ну, прэсса.

– От прэсса!

– Теперь демократия. Это как?

– Это если ты не согласен.

– Ну?..

– Вот. Теперь ты можешь быть не согласен.

– Ага… И долго?

– Ну, долго я б не советовал… Ну, пока это происходит, можно.

– А зачем это мне?

– А я сам не знаю.

– И чего?

– Ничего… Так и живи…

– А не поймают?

– А ты никому не говори.

– Ага… Тогда конечно… Это облегчение.

– А как же…

– И до каких пор молчать?

– Пока не согласишься.

– Тогда уже молчать не стоит.

– Можно и высказаться, но тоже осторожно.

– Это облегчение.

– Это большое послабление!

– Прэсса добилась?

– Прэсса!

– Ну, прэсса!

– Слышали, всю прэссу вызывали: «Чего у вас каждый день тайфуны, аварии, вы что, сдурели?» Те туда, сюда, мол, это не мы, мол, это стихия. А им: «Если у вас настроение хреновое, вы на людей не вымещайте, уменьшить, к чертовой матери, вдвое всю эту гадость». Те: «Есть!» – и давай себе о зэках писать. Мол, сидит, а невиновен. Сидит, а невиновен. Их опять вызывали: «Опять народ будоражите. Каждый, кто сидит, – виновен! Сидят, никому не мешают». Уже сто комиссий, мол, проверяло:

– Как вы тут, зэки?

– Все в порядке. Хорошо сидим. Езжайте домой!

Ну, те вначале кричали, что много сидит, сейчас кричат: «Не. Кажется, немного». И про прошлое уточнили. Раньше, мол, ужас сколько перед войной погибло. Сейчас уточнили: «Не, кажется, ничего, не так много».

– Ну, прэсса!

– Да, сейчас они вообще – то притихнут, то вскипят.

– Читали? – И народ проехал свою остановку.

Нечего читать – и народ вышел на своей остановке.

Ребята!

Все мы живем в первый раз.

И опытные, и неопытные, и даже те, кто помогает нам жить.

Поэтому смешно видеть тех, кто мешает, – они это тоже делают впервые и так же бестолково.

Человек жил-жил и впервые умер.

Ведь как интересно.

А не рассказать.

И каждый вынужден повторить, чтоб разобраться.

Голову нагнул – и туда.

И нет чтоб вернуться и рассказать…