Тадеуш Доленга-Мостович - Карьера Никодима Дызмы

Нина не слышала, о чем говорят. Одна мысль мучила ее: какой злой, какой фальшивый свет, как она одинока и беспомощна, как не подготовлена к внезапным ударам, которые готовы посыпаться на нее отовсюду. Потом стала всматриваться в Дызму. Волнистые волосы, квадратное лицо, короткий нос, маленький рот, массивная нижняя челюсть. Туловище, пожалуй, длинновато, ходит, широко расставляя ноги.

«Казалось бы, заурядный человек, — думала Нина, — однако под этой внешностью скрывается большая внутренняя сила, спящая, невидимая мощь, которая скрыта с заранее рассчитанным намерением. Ник… мой Ник…»

Ее даже поразило, что этот человек, с улыбкой слушающий болтовню окружающих, этот государственный деятель, этот великий экономист, который вдруг на миг показался ей чужим и далеким, на самом деле ее Ник; да, ее жених, а в скором времени муж… Это тот, кто будет руководить ее судьбой, обеспечит се безопасность, охранит от беды… Он сумеет это сделать, как никто другой. Он как пирамида в пустыне, которую не свалит ураган… Хелль тоже был настоящим мужчиной, но…

Она старалась не думать о нем.

Подали обед. Шел обычный разговор обо всем и ни о чем. После обеда, оставшись с Дызмой наедине, Нина шепнула ему:

— Люблю, очень люблю. Он взял ее руку, поцеловал.

— Ник… Поедем сегодня к тебе?

— Тебе хочется? — спросил он лукаво.

Нина закусила губу и, глянув на него расширенными зрачками, прошептала:

— Очень, очень, очень…

Лицо ее стало бледнеть, и Никодим уже знал, что это означает.

— Три дня мы не были вместе.

— Хорошо, — кивнул головой Никодим, а про себя подумал: «Ого, будет дело!»

Около восьми они вышли из дому. Нина сказала, что идет в оперу, Смеясь, она пояснила Никодиму, отчего она выбрала именно оперу, — сегодня дают «Африканку», и представление кончится только после полуночи.

— Хитрая у тебя Ниночка, правда? — Хо-хо!..

Подождав, пока шаги Нины не стихнут в воротах, Никодим взглянул на карманные часы. Был первый час. Он решил направиться домой.

Шагах в двадцати от банка он увидел Маньку. Она стояла, прислонясь к фонарю. Наверняка поджидала его.

Никодим насупился. Хотел было пройти мимо, прикинувшись, что не видит ее, но Манька преградила ему путь.

— Чего тебе? — буркнул Дызма.

— Никодим…

— Чего тебе?!

— Никодим… Не сердись… Я без тебя жить не могу…

— Пошла прочь! Плевал я на тебя! Не приставай, стерва. Морду набью!

Манька поглядела на него испуганными глазами.

— За что, Никодим? За что?

— Надоела ты мне хуже черта.

— Я тебя люблю, ты мне обещал…

— Плевать мне на эти обещания и на тебя плевать. Понятно?! Всякая девка цепляться будет и голову морочить! Дерьмо такое!

— Никодим!

— Пошла вон, сволочь!

И Дызма толкнул Маньку так, что она, потеряв равновесие, повалилась в грязный снег.

Манька не поднялась. Молча смотрела она, как Никодим уходит.

— Ах, так?!

Прижав к лицу окоченевшие руки, Манька принялась плакать.

— Сволочь… стерва… дерьмо…

Потом вскочила, погрозила вслед кулаком.

— Ну погоди!

Отряхнула от снега пальто, почти бегом бросилась к Маршалковской.

— Попомнишь меня, попомнишь!.. Моим не будешь, но и ей на достанешься. Попомнишь еще меня!

Жажда мести овладела всем ее существом. Она уже бежала.

Манька ни секунды не помедлила, когда стоявший у входа полицейский осведомился, чего ей здесь надо.

— Хочу сообщить про одного типа.

— Сообщить?.. Ладно, иди к дежурному. Вон та дверь.

Очутившись в разделенной надвое балюстрадой просторной комнате, Манька устремилась к сидевшему за столом чиновнику.

— В чем дело? — спросил тот, не переставая писать и не подняв даже глаз на Маньку.

Манька обвела комнату взглядом. Они были одни.

— Хочу сообщить про одного типа.

— Ну? — флегматично буркнул дежурный.

— Он еще в мае пристукнул одного еврея. Загреб много монеты. Сам хвастался, показывал. Теперь хочет забраться в банк на Вспульной.

Полицейский отложил перо, поднял на Маньку глаза.

Банк?.. Кто такой?

Дызма. Никодим Дызма.

— А ты откуда знаешь об этом?

— Знаю.

— Как тебя зовут?

— Манька Бартик.

— Адрес?

— Луцкая, тридцать шесть.

— Чем занимаешься?

— Девушка, — ответила Манька, помедлив.

— Почему на него доносишь?

— Это мое дело.

Полицейский записал ее фамилию и адрес.

— Говоришь, готовится ограбить банк на Вспульной?

— Да.

Полицейский снял трубку, назвал номер.

— Ты знаешь, что такими вещами не шутят? Если соврала, тебя арестуют.

— Знаю.

Полицейский внимательно посмотрел на Маньку. Та была спокойна. Губы упрямо сжаты, и он решил, что девушка не врет.

— Где он теперь, твой Дызма?

— В банке.

— Что?!

Я сама видела, как он входил туда. Дворник его впустил.

— Пан комиссар дома?.. Пожалуйста, разбудите. Важное дело. У телефона дежурный Каспарский.

Вскоре трубку взял комиссар. Полицейский сообщил ему о доносе.

— Задержать ее, — велел комиссар. — Сейчас приеду и допрошу сам.

Дежурный повесил трубку, Маньке указал скамейку у стены:

— Обожди.

— Хорошо.

Манька села. Попомнит он ее, попомнит!

Никодим меж тем читал в постели газету. Раздался телефонный звонок.

Никодим выругался, решил не вставать. Телефон, однако, не унимался.

— Что за черт?!

Но надевая туфель, Дызма вскочил с кровати, прошел в кабинет, в темноте наткнулся на стул.

— Алло!

Могу я говорить с паном председателем Дызмой?

— Я у телефона. Кто это?..

— Комиссар Яскульский. Мое почтение пану председателю.

— Здравствуйте, в чем дело?

— Извините, пан председатель, что беспокою вас так поздно. Есть важное дело.

— Слушаю вас…

— В комиссариат обратилась проститутка по фамилии Бартик. Она утверждает, что вы готовите подкоп под хлебный банк.

— Что?..

Комиссар рассмеялся.

— На сумасшедшую непохожа, упорно повторяет одно и то же. Вы ее не знаете?

— Дьявол ее знает…

— Понятно… Я велел ее задержать. Думал сначала — пьяна, оказывается — нет. Она не знала, что вы — председатель. Я сказал об этом, но она показаний обратно не взяла. Зла, наверно, на вас за что-то… Вы действительно проживали когда-то на Луцкой улице?

— Боже упаси! Никогда не проживал.

— Так я и думал, — подхватил комиссар. — Вы изволите смеяться, но она утверждает, что в мае вы убили и ограбили какого-то еврея. Назвала даже гостиницу, где вы ей показали награбленные деньги.

— Чертовщина какая-то!

— Вот именно, пан председатель. Не знаю, что с ней делать.

— Выгнать в три шеи.

— Она настаивает на своих показаниях, требует, чтобы их занесли в протокол. Если формально смотреть надело, я должен удовлетворить ее просьбу.

— Зачем? — поспешно возразил Дызма. — Не надо никакого протокола.