Array Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология

Бумажные цветы хорошо сохраняются, если их не ставят в воду.

Счастливый мужчина – это среднее арифметическое холостого и женатого.

Вся беда женщины состоит в том, что мужа ей рожает и воспитывает другая женщина.

Преступников очень легко разоблачать: все они имеют алиби.

Там хорошо, потому что нас нет…

К честным причисляют и тех, которые просто не умеют воровать.

Правда хуже лжи – ее нельзя опровергнуть.

Когда желания совпадают с возможностями, пропадают желания.

Недостаточно быть умным. Надо иметь умный вид.

Любой роман может стать бессмертным, если его каждый год переиздавать.

Быстрее других распознают гениальность, как правило, Дантесы.

Если женщина с каждым годом молодеет, значит, она становится старше.

При вступлении в брак не всегда присутствуют чувства, но при разводе без них не обходится.

Любовь помогает превозмогать тяготы, которые бы не возникали, если б не любовь.

Без любви человек способен прожить всего сорок дней. Потом он к этому привыкает.

Доброта – хорошее качество. Особенно если им обладает кто-то другой.

Голый король – в порядке вещей. Вот обнаженный – это уже неприлично.

Человек – разумное существо, а вот люди…

И святые лгут. Но это святая ложь.

Жизнь – это забег, в котором проигрывает тот, кто приходит к финишу первым.

Чувствовалось, что он доволен собой, квартирой, бассейном с подогревом и оригинальной меблировкой.

– Удивляетесь? – спросил он. – Все удивляются и завидуют. А зря. Своим горбом нажито. Нервами. Мозолями. Умом. Садитесь. Скамья, правда, жестковатая. Из зала суда. Зато чистый дуб.

Я осторожно присел на краешек действительно удобной скамьи и остановил взгляд на японском сервизе с видом на Фудзияму.

– Чашечку кофе? – спохватился он. – В зернах или растворимый?

– У вас и растворимый есть? – подскочил я.

– Пока нет. Но недолго и приготовить. – Он засыпал зерна в какой-то аппарат и включил ток. Аппарат щелкнул и выбросил литографированную баночку. Я понюхал – настоящая амброзия.

– Растворимый не пью, – извинился я. – Изжога. Но люблю смотреть, как пьют другие.

Он поколдовал над «Экспрессо», занимающим всю стену, и взбодрил две чашечки ароматнейшего напитка.

– Слишком крепкий, – отхлебнув, заметил я.

Он опустил три копейки в автомат и подал мне стакан газировки с сиропом «Свежий камыш», от которого защипало в носу.

– Да, а про коньяк из погребов я и забыл, – засуетился он. – Собственной выдержки.

– Нектар! – зажмурился я. – На винно-коньячном работаете?

– Двадцать лет как ушел. Из старых запасов.

– А сейчас где трудитесь?

– Где я только не работал! – печально махнул он рукой, как бы отмахиваясь от воспоминаний. – Не люблю, знаете, засиживаться. Пропадает стимул роста. Вот кино – это интересно. Это захватывает.

– Значит, вы и к искусству причастны? – поразился я.

– Соприкасался. Но ушел. Сплошные интриги. Из-за несчастного кондиционера подняли такой шум, словно я на главную роль покусился.

Он повернул выключатель. Повеяло прохладой, сосновым бором и морским бризом.

– Чудная квартирка, – позавидовал я. – Воздух, как в некоторых горах. Откуда она у вас?

– Что значит – откуда? – обиделся он. – Я ведь в душе строитель. По бревнышку собирал.

– Так вы жилой дом строили? – высказал я догадку.

– Не совсем. Снабжал. Строительство высотного административного центра. Тридцать шесть этажей. По проекту.

– И что же?

– Все в ажуре, – успокоил он меня. – Кто сейчас считает этажи?

В этот момент вошла молодая женщина редчайшей красоты.

– Моя жена, – представил он.

– Где вы познакомились? – ахнул я, обеими руками сдерживая сердцебиение.

– Секрет. Но не для вас. В одном НИИ.

– Так вы и наукой занимались?

– А что в ней особенного? Служил ей. Но бедно там. Одни бактерии, да и то запаяны в пробирках. Ничего в этой науке интересного, кроме лаборанток. Взял одну.

– Позвольте, и никто не обнаружил недостачи?

– Кто обнаружит? Ах, ученые? Они же рассеянные.

Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет. Мягко падали хлопья фтористого водорода.

Председатель комиссии по распределению сидел в кресле, удобно заложив седьмую ногу за восемнадцатую. В его теменном глазу светилась неземная мудрость.

– БВГЖЗ/17169! – вызвал он.

БВГЖЗ/17169, а для друзей просто ХПЛЧТБМЖ/ 1954761, – надежда и гордость факультетской футбольно-гидравлической команды, был уже здесь, нервно переминаясь со щупальца на щупальце.

– Учитывая ваши заслуги, – мягко начал председатель, – мы решили направить вас на Желтый карлик. Солнце, море, свежий воздух.

При слове «воздух» БВГЖЗ/17169 передернулся.

– Да я в жизни кислорода не нюхал!.. – чавкнул он, с трудом соблюдая субординацию.

– Ничего, поработаете два световых года, может, вам даже понравится. Голубое небо, зелень, температура +28 оС… Третья планета, одним словом.

– А на первую нельзя, профессор? – робко скрипнул БВГЖЗ/17169.

– На вторую отличники едут! – сурово булькнул второй член комиссии из своего аквариума.

– Но я же не похож на аборигенов!

Левый рот выпускника стал судорожно подергиваться.

– Небольшая пластическая операция… – председатель залился дробным старческим треском. – А не хотите операцию – и так сойдет. Многорукий, двуликий… Да они на вас молиться будут. Не синейте так, юноша, держите себя в щупальцах! Жилплощадь вам дадим, дачу. Вот уже Баальбекскую террасу начали строить. Аборигены – народ смышленый. Вы им зажигалку покажете, а они вам через пару миллионов лет термоядерную реакцию изобретут.

БВГЖЗ/17169 тихонько испустил вопль расходящегося интеграла.

– Вот и вокальные данные у вас есть, ансамбль там организуете песни и пляски. А поразвлечься захотите – дельфинов логарифмировать научите. Ну-ну, не двоитесь. Стыдно молодому специалисту бояться трудностей. Идите, юноша, и трудитесь. Завтра получите 4000 мегаватт подъемных и огнетушитель. Фрески не забудьте, да с четвертым измерением поаккуратнее. Желаю счастья.

БВГЖЗ/17169 открыл было глаз, но председатель легким изменением окраски дал понять, что разговор окончен.

Голубые лучи Бетельгейзе рассеянно освещали кабинет…