Эдуард Струков - Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

при этом, однако, весьма любопытен до всякой ерунды,

в нём таился великий учёный-экспериментатор,

он мог купить бутылку коньяка просто для проверки,

действительно ли пахнет сей нектар богов клопами.

Хотя Серёга недолюбливал развесёлую троицу торчков,

но к Степанову относился почему-то по-доброму,

а потому вник в его проблемы с учёбой и дал советы,

самый первый – срочно перейти на ночную жизнь.

Они вставали в десять вечера, садились за книги,

потом отвлекались на постирушки или уборку, пили чай,

снова учились, в девять утра бежали в столовку,

чтобы потом занавесить свободным одеялом окно,

закрыть дверь и снова завалиться спать до вечера.

Солдаткин научил молодого товарища хорошей штуке —

при полном отупении минут двадцать стоять на голове.

Ощутив через неделю уверенность в собственных силах,

Степанов ринулся в бой – ему, протрезвевшему, везло,

Сергей Солдаткин, в центре Колюня. Ночная учёба. Фото из архива

он быстро ликвидировал свои задолженности, но…

Но тут на горизонте возникла теория вероятностей,

которую преподавал Илья Семёнович Честницкий.

Развязался с «тервером» – за ним пришла новая беда,

в одну прекрасную ночь кто-то проник в медпункт,

находившийся на первом этаже их общежития,

он работал вахтёром, но случилось всё в чужую смену,

милицейские крепко взяли его сменщика в оборот,

тот припомнил, что за полночь по коридору

шастал Андрюха, бывший сотоварищ Степанова по АВМ.

Закрыли и Андрюху – из медпункта пропал промедол,

в их общей со Степановым тумбочке нашли бинты, вату,

поэтому начали таскать теперь и того – откуда дровишки?

На самом деле Степанов привёз бинты и вату из дома,

но капитана такие показания совсем не устраивали —

кроме слов вахтёра, у них больше ничего не было.

Капитан начал грозить Степанову тюрьмой и армией,

но легко прессовать только перепуганных наркоманов.

а вот человека с нормальной психикой трудно испугать,

и Степанов в очередной раз поблагодарил небеса за то,

что крайне своевременно перестал убивать свой мозг.

Андрюхе в камере крепко досталось, вахтёру тоже,

но дело как-то не склеилось, всё притихло,

а через месяц Андрюхин папаша, строгий полковник,

во избежание статьи сам лично сдал сына в армию.

В общем, жизнь вокруг бурлила и не стояла на месте,

тут опять умер генсек, всё завертелось, понеслось,

утихли проверки документов на дневных сеансах кино,

вызывавшие стойкое раздражение всех влюблённых.

Остепенившегося Степанова избрали в студбытсовет,

потом в студенческий профком института.

Конопля так или иначе возникала ещё много раз

в его развесёлой студенческой жизни,

теперь наступало иное время – делюганское.

Самые предприимчивые меняли у селян на траву

джинсы, магнитофоны, фотоаппараты, часы,

потом привозили её в город – для перепродажи.

Бизнес был рискованный, коварные крестьяне

частенько отбирали у городских товар и крепко били.

На последнем курсе их снова отправили в колхоз,

в погранзоне дурь росла высотой с кремлёвскую ёлку,

в местной бане Степанов однажды накурился так,

что начал наконец-то понимать азербайджанский язык.

Но курилось теперь не так, без полного погружения,

без прежнего юношеского задора и фанатизма,

теперь Степанов знал, что с травою шутки плохи.

Конечно, она раскрашивала мир и меняла сознание,

но развитию юных умов точно не способствовала…

Однако по книжкам всего этого было ему не понять,

на горьком личном опыте Степанов понял с годами,

что настоящий кайф приносили ему не трава, не власть,

не деньги и не огненная вода, а обычное творчество —

от вынашивания идеи до процесса её воплощения.

Колян-молодой украл у Коляна-старшего куртку,

однако забыл о содеянном, припёрся в ней и был бит,

потом выцыганил у Степанова сто рублей на джинсы,

обещал привезти через неделю, а пропал навсегда.

Серёга Солдаткин уехал аспирантом в Плехановку,

прислал Степанову на свадьбу набор постельного белья,

потом работал деканом факультета в их альма-матер.

Степанов всё хотел заехать, пообщаться – увы, замотался.

Как-то раз в самом начале лихих девяностых

самолёт со Степановым сел в Красноярске.

По причине того, что аэровокзал тогда перестраивали,

транзитных пассажиров в накопитель не повезли,

просто выпустили на полосу погулять у самолёта.

Степанов отошёл в кустики, пригляделся и обмер —

вот она, родненькая! – руки так сами потянулись к траве.

Он стоял, улыбался как дурак и общипывал кустики,

лихорадочно рассовывая листочки по карманам.

Солдаткин С. Н., ныне декан ЭФ ХГУЭП. Фото из архива автора

Неподалёку пристроился ещё один, явно с той же целью,

они глянули друг на друга и захохотали в голос.

И всю оставшуюся дорогу до Хабаровска

блаженная истома корёжила тело Степанова

в сладостном предвкушении давно забытого кайфа…

А дурь оказалась совсем беспонтовая – не покатила.

Предмет Ильи Семёновича, прозванного Чесноком,

был мечтой любого наркомана – желающий, убедись.

Шансов у Степанова сдать «тервер» было крайне мало —

ещё до каникул он пытался сотворить сие чудо трижды,

все три раза пролетая, как фанера над городом Париж.

Мало того, что все лекции маэстро он тупо прогуливал,

так ещё и по молодости лет совершил оплошность,

позволив себе однажды в туалете высмеять Чеснока

в компании таких же чрезмерно весёлых молодых людей,

а тот вдруг вышел из кабинки и нехорошо ухмыльнулся.

Степанов, совершив непростительную бестактность,

решил взять тщедушного интеллигента на арапа,

пытался навесить лапши на уши и потошнить – не вышло.

Взял «парашюты» у добродушного Тофика Кулиева —

успешно извлёк их, а они оказались на азербайджанском.

В третий раз Илья Семёнович просто сразу выгнал его,

поскольку Степанов явился на пересдачу подшофе.

Старшекурсники рассказывали, что педант Честницкий

каждый год пачками валит бесшабашную молодёжь,

то ли мстит кому-то этим, то ли просто из принципа,

но если уж попался ему на крючок – непременно жди беды.

Момент для примирения был безнадёжно упущен,

Оставалось только молиться на доброго декана,

принципиально не желавшего отчислять Степанова,