Елена Котова - Полусвет. Страшный смешной роман

«Клячин, выходит, весь пушистый, а

Мотя – герой».

«Не его мордой об капот

прикладывали

_синие_от_возмущения_рожицы»,

— строчила она подругам.

Ее строительный могул, как и ожидалось, сдулся и дал ей отставку. Сейчас ее звал к себе совсем крутейший магнат, – «у него в группе и телеком, и недвижка, и лес». Корнелия требовала вхожести к первому лицу и отчета только перед ним. «Скажи, я права?» – донимала она Марусю. Коуч соглашалась, что Куки права, но по жизни вхожесть к первому лицу это нереал. Поначалу Куки будет ходить к нему каждый день, потом придется часами ждать в приемной, а весь ближний круг будет накручивать вождя, что Фокс грузит его мурой. Жукова это сто раз проходила, у нее огромный опыт работы в крупных структурах.

– Она тебе про другое предложение еще не рассказывала? – тут же звонил Матвей. – Начальник отдела по работе с общественностью в госбанке…

– Можешь не продолжать, – перебила его коуч, – пресса, сувенирка, буклеты и мелкая рекламная мура. А Куки считает, что ее зовут как крупного лоббиста и черного пиарщика и она будет рулить во властных структурах.

– У нее проблемы с самооценкой. Заломила космические деньги, ждет, что ее станут уговаривать, а сама умотала в Лондон…

На очередную вип-тусу – читку избранного из проекта «Гражданин поэт» – Самойлов явился все стой же f*ck buddy Маклаковой. Одни и те же рожи… Он высматривал кого-нибудь, с кем по-людски протрендеть можно.

– Юлечка, душа моя! – услышал он за спиной знакомый голос. – Ты не одна… Привет, Матвей!

– Наумов, я не знал, что вы с Юлей друзья.

– А как же! Очень люблю Юлечку, совершенно прекрасная девушка, правда, давно ее не видел. А ты, говорят, только что из Лондона?

– Это не я в Лондоне, а Корнелия, ей же на месте не сидится, – хмыкнул Матвей.

– Ах да, там же русский фестиваль, – спохватился Миша. – Вы с Юлечкой на этот раз по Таиланду катались? Ты там, надеюсь, не затаривался? Там же тюрьма даже за weed, тем более, за порошок.

Подошла Зоя, она, оказывается, была знакома с Маклаковой, почти подруги! Откуда они подруги, выяснять никто не стал, всем было плевать. Матвей влил в себя три бокала шампанского и со словами «девушки, без нас не блудить» повел Мишу на улицу, здоровье поправить.

Наутро он проснулся с адской головной болью: после стихов они с Маклаковой еще в ночном клубе набубенились. Велев водителю отвезти Юлю, снова улегся в кровать с компом и кружкой кофе. Настроение было отвратное. Корнелия же знала, что он сам в Лондон собрался, – обещал жене и сыновьям. Не поехал только из-за Куки – не хватало еще в Лондоне комедии положений разыгрывать.

– Ты ни с кем не считаешься, в башке только собственная блажь, – выговаривал он Корнелии, когда та вернулась.

– Я по делу летала, а ты должен на заводе сидеть, а не в самолете.

– Прибереги свои советы для других, кто соответствует твоим запросам. Только они что-то не спешат тебя брать. Так и будешь метаться в ожидании, что они к тебе на поклон придут?

– Если так, то мои запросы – тоже мое дело, – огрызнулась Куки. – Ни ты, ни твой Клячин моих детей кормить не собираетесь.

На майские праздники Мотя улетел на Мальту, куда его жена уже успела перебраться на лето, Куки умотала с детьми в Тель-Авив. А когда оба вернулись в Москву – все странным образом наладилось. Матвей выслушивал Кукины фантазии, что она нарасхват, и уже не спорил. Закрывал глаза на то, что она перебивается мелочевкой в ожидании космических зарплат. Они поехали на свадьбу их общего друга Игоря, того, что живет в Вене, – и чуть не опоздали на церемонию. Так зависли в номере отеля, что Жуковы, которые тоже прикатили, поражались: сколько ж люди без передыху способны трахаться… А в конце лета Мотя названивал Марусе, которая отдыхала с Хельмутом на острове в Северном море.

– Только что был редкий период нормальности, – повторял он. – Больше месяца, я уж подумал, что вырулим. Так снова ее срывает с катушек! Ни от кого такого не терпел, но люблю ее, дуру, не могу отпустить. Самое страшное, что я теряю себя, а она только ломает меня дальше. И терпеть больше не могу, и порвать не в силах.

«Самый наиглянцевый

_эмодзи_большой_палец»

В ожидании продолжений месседжей от Куки, которые должны были хоть что-то прояснить, Ванечка вернулся к разговору с Зоей.

– Ты пошла к Клячину? – переспросил он, отказываясь верить айфону.

– А что такого? – удивилась Зоя. – Я же не про Корнелию сплетничать пришла, а решить сугубо рабочий момент. Корнелию я предупредила, что пойду, а ее с петель сорвало на пустом месте.

Клячин вполне вменько, еще вопрос, не Корнелия ли сама поджигает, «Всё, что она говорит, надо делить на четыре», – считала Зоя. Ее вопрос Клячин тут же решил и цветы прислал с запиской «Был рад помочь». А Фокс закатила нереальный скандал, просто нереальный. Ваня же разумный человек, не то что эти нервические дамы, которые по любому пустяку заводятся. Что Зоя могла говорить Клячину – этого Ванечка представить не мог, как ни напрягал свое писательское воображение…

Когда приемная доложила Клячину, что с просьбой о встрече звонит некая Воронова, тот припомнил, что она приятельствует с его бывшей женой. Еще закоулки памяти шептали, что каким-то образом эта особа связана с британским подданным Дуниным, век бы его не видеть. Одним выстрелом двух зайцев. И, если кто-то решил, что один заяц – сама Воронова, это заблуждение. Выслушать и помочь девушке от искусства – ну, во-первых, это красиво… Безотносительно к бывшей жене, британскому подданному и зайцам.

Дунин уже который месяц требовал обкэшить его долю в Новой Риге. Орал, тряс опционом обратного выкупа. Пусть подотрется своим опционом, Клячину пару слов сказать где нужно, и не будет никакого Дунина: у России с англичанкой много вопросов нерешенных, еще как посмотреть, какого лешего британский подданный в Москву снует… Но лучше все же миром, – Клячин снова поджидал британского подданного в громоздком итальянском ресторане на Поварской.

– Я тальятелле с трюфелями, у вас трюфеля дешевле, чем в Лондоне, – ей-богу, это дежавю. – Выкупай мою долю, мне деньги для Берлина нужны. Марков, правда, сдулся, но и без него обойдусь, такие марковы по Берлину стаями бегают с протянутой рукой: «Дядя-дядя, купи моргидж». Короче, отдаешь мне двадцать пять лямов, и разбежались.

Больше двадцати Клячин отдавать не хотел, Дунин чуть съехал, Клячин чуть накинул, градус разговора полз вверх.