Александр Шушеньков - Дерево, или По ту сторону Зла и Добра

***

Михаил Голубой, действительно, был не очень смелым. Милиционером стал по нужде – просто, надо было как-то зарабатывать деньги. А он после армии, в которой дослужился до ефрейтора, ничего не умел делать, и был глуп, хотя и хитер.

С самого детства рос он маленьким да трусоватым. Приходилось лебезить, и со временем он понял, что главное в нашей жизни – вовремя подхихикнуть. Был он угодлив, труслив, грязен и соплив.

Миша мечтал стать большим начальником. Он знал, что надо бить первым, но было страшно. Вот вырастет, тогда всем покажет!

В мечтах представлял себя высоким силачом, сидящим в большой черной государственной машине; в костюме с галстуком, с толстым портфелем, набитым важными бумагами и деньгами. Изгибается шофер, в поклоне открывая дверцу настоящей черной машины, продавцы подносят банки со сгущенным молоком и коробки с мороженным, воспитательница, хныкая, просит не ставить ее в угол. Он свистит в командирский свисток и машина трогается. Все другие машины останавливаются, пешеходы счастливо машут руками, милиционеры отдают ему честь. Он едет в Москву, приезжает на Красную площадь и поднимается на Мавзолей. Раздается выстрел… Нет, целый пушечный салют, и начинается военный парад. Играет блестящими трубами оркестр, едут танки, ракеты, пушки, солдаты кричат «Ура!», а он стоит на Мавзолее и машет всем рукой.

И снова мороженое, сгущенное молоко, шоколад – много шоколада, целые грузовики.

Конфеты.

Арбузы.

Газировка.

А потом он идет в кабинет и там – чтоб никто не мешал! – играет в заводные машинки и солдатиков. Военные сражения, и – победы, победы, победы. Одни сплошные победы. Над всеми!

А еще можно – раз он большой начальник – самому рулить на черной машине. На мотоцикле. На тракторе. На военном самолете. На настоящем военном корабле. И даже – на подводной лодке!

Здорово!

Как хорошо быть большим начальником: не надо рано вставать, чтобы идти в детский сад, не надо чистить зубы, не надо слушаться маму-уборщицу. А еще можно заставить бабушку есть манную кашу, а деда с отцом – пить рыбий жир вместо самогона.

Он рос, взрослел, но детская мечта не оставляла его, хотя становилась более реалистичной. В школе он понял, что стать большим начальником вовсе не просто, и для этого нужны большие усилия. И еще что-то…

Может – умную голову?

Но командовать хотелось.

И очень хотелось стать Гераклом. Часто начинал заниматься спортом, поднимал утюги и прочие тяжести, но через месяц это начинало надоедать. Он шел к домашнему зеркалу, силясь разглядеть рост мускулатуры. Это было захватывающее зрелище – Миша Голубой в обнаженном виде. Кра-са-вец! Вот только рост остался небольшой, да лицо – невзрачное: глазки маленькие, нос отвислый, подбородок – как у суслика. Эх, если бы операцию какую сделать, чтобы внешность поправить!

На учебу времени, естественно, не хватало. Некогда было читать книги, ходить в кино и предаваться романтическим приключениям. Постепенно желание стать силачем захватило Голубого, и это стало единственным смыслом его жизни.

Он поступил в новозаборский филиал глуповского юридического института – хотел сделаться следователем и пересажать в тюрьму своих обидчиков. Да и форма нравилась военная. Может, генералом станет? Но учился плохо, и поэтому не дали закончить – выгнали. Забрали в армию во внутренние войска, там поставили свинарем в подсобное хозяйство. В армейском свинарнике продолжал тренироваться, отрабатывая удары на хрюшках. Свиньи были недовольны, и часто возмущались визгом.

«На гражданке» пришлось устраиваться в милицию. Дослужился до прапорщика. Голубой ходил на дежурства, участвовал в рейдах, гонял нищих, шмонал алкашей, но в душе тянулся к прекрасному, а местные проститутки были, как назло, отвратной наружности. Не Клавдии Шифер, черт побери! Нравились гимнастки. Художественные. Была одна школьная звезда по имени Галина Бабаева. Но – отвергала.

И еще: женщин он боялся.

Начал принимать анаболические стероиды, но счастья все не было.

Приглашение пойти на поджог воспринял без радости:

– А если поймают?

– Ты же мент, чего тебе бояться? – резонно возразил Золотарь.

– Я ж не в форме пойду?

– Именно что – в форме! Если меня застукает кто, скажешь: все видел, и поджигал не я. Поджигатель удрал. А мы его пытались задержать.

– Не поверят.

– Плевать! Зато не докажут. Да ты что, боишься?

– Просто неохота. Вдруг поймают.

– Не писай в компот! Кто нас в два часа ночи поймает?

После долгих уговоров Голубой согласился. Не из-за обещанного магара – нет! Ради справедливости, как он сам себе сказал, глядя на киоск. Мерзкое строение. Некрасивое. Не киоск, а мусорная гора. Вонь. Вообще, если разобраться, вся наша жизнь – большая мусорная куча, на которой хозяйничают вороны. Здесь хорошо живется только трупоедам и паразитам. Воронью и мухам. Вороны всегда сыты, а соловьи – голодны.

Он был одинок и непонятен окружающим. Всегда.

***

Итак, они двигались во мраке ночи мимо спящих домов соседей.

Тих был дом №9, в котором обитало интеллигентное семейство Вагнеров: мать –учительница, отец – железнодорожник и сын их – журналюга Шура́.

В доме №7 тоже все было спокойно: цыгане, похоже, отъехали за новыми запасами наркоты.

Дом №6 – редактор газеты «Не бойсь!» Тредьяков. Спит с любовницей.

Дом №5 таинственного отставного майора стройбата Кафкина – тишина.

Дом №3 семейства Бедотовых: традиционная чуть приглушенная ругань мужа с женой.

За оградой дома №4 был забор скупердяя Баобабского. Клиента, так сказать. Темно у него было в окнах. Очень хорошо, а вот дальше…

Во дворе дома №2 бабки Балясниковой страдал бессонницей тринадцатилетний кавказский пес Рамзан. Эта тварь была добродушной, но крайне бестолковой, и по-стариковски чуткой к шумам. Если Рамзан поднимет лай, будет нехорошо.

– Не дыши! – шепотом засвистел в ухо Золотарь.

– Сам не дыши! – огрызнулся Голубой.

Он чувствовал себя отвратительно: и страшно, и неудобно на корточках, и измазал руки в липком помете кур, принадлежащих семье Бедотовых. Колени тоже угодили в помет – это чувствовалось по намокшим галифе. В доме Бедотова глухо завыл томящийся в весеннем одиночестве кот Маркиз.

Друзья припали к земле.

– Полезли дальше, – просвистел Золотарь.

В окне дома №1 горел свет за занавеской, и слышалась фортепианная музыка. Пьяный голосок Луки Букашенко на ужасающем английском следовал за мелодией битловской «Естедей». Здесь все было так, как и ожидалось.

За забором Букашенко стоял киоск.

Теперь начиналось самое сложное.

Главной опасностью были запертые внутри вислоухие ублюдки Баобабского. Но с ними Золотарь постарался разобраться накануне вечером. До этого он несколько дней прикармливал безмозглых тварей кусками мяса, а нынешним вечером нашприцевал отборные куски конфискованной телятины раствором димедрола. Твари должны были дрыхнуть. И они действительно не подавали ни звука. Пустырь вокруг киоска был темен, тих и пустынен.