Ольга Югова - Сага о МаТане, или Сестры-двойняшки: все дальше вперед

Маха: «а что с моим суставом? Все хорошо же». Она все слышит и многое понимает. Но сейчас я сочла немного преждевременным посвящать ее во все тонкости и сказала, что все хорошо. Тем более, что сейчас и правда все хорошо, насколько можно требовать. Я сама в 30 с лишним лет с трудом и очень постепенно понимаю, что такое дисплазия и что она означает в нашем случае; Махе я объяснила в прикладном смысле – как нельзя сидеть и ходить, а как можно, чтобы все было в порядке. Надеюсь, что к тому моменту, когда Маха будет способна понять ясно, у нас уже будет более твердая уверенность в благополучном исходе. Маха и так отлично умеет жить моментом и не загадывать, и искренне радоваться тому, что есть. Всё – тренировка, только Махе физическая, а мне моральная.

Маха разглядывает свои тейпы: «мама, эти тейпы мне не только для лечения, а еще и для тепла». В такую погоду немаловажно.

Дедуля ремонтирует машину, и в процессе дал девочкам понюхать настоящий керосин. Таня зафыркала и убежала, а Маха уткнулась носом в его руки и блаженно заулыбалась: «керосииин!» Этот ребенок знает толк в прекрасном.

Всю эту неделю по ночам сопела Таня, а нынче вечером к ней присоединилась и Маха. Это всегда плохая примета – если Маха начала храпеть, я жду больших и длинных соплей. Так и случилось – в четвертом часу Маха завопила, я к ней пришла, а она совсем носом не дышит и горяченькая. Ну, это было ожидаемо. Раза два всего было, наверное, когда одна заболела, а другая нет, и то в самом младенчестве. На сей раз Маха еще долго продержалась, что дало нам возможность пройти обследование и позаниматься с ней. Это дорогого стоит.

У меня самой ночью был аттракцион. Когда Маха нас разбудила, я пошла к ней зигзагами, потому что фантастически кружилась голова. Я даже ради интереса посмотрела, в какую сторону – всегда хотелось это знать. И узнала – голова кружится против часовой стрелки. Все видимые предметы со страшной скоростью улетали направо. Пошла померила давление, чтобы знать, каким цифрам соответствуют такие приходы, оказалось, немаленьким, по крайней мере по сравнению с моими обычными.

Маха: «я все слышу, потому что уши устроены не как у человека, а по-другому. Я даже далекие звуки могу услышать, потому что у меня уши устроены по-другому. Там право на лево, а лево на право». Все сразу же стало понятно. Но вообще Маха сегодня контуженная. На все вопросы отвечает, что чувствует себя хорошо, а грустная потому, что хочет гулять. Но это вряд ли, пока разница между температурой Махи и температурой улицы 60 с лишним градусов.

Одеваю девочек утром и говорю им, что раз Маха заболела, никуда сегодня не поедем, не пойдем, будем дома. Таня меня утешает: «она скоро поправится, не волнуйся!» Очень на это надеюсь. Если Маха и в выздоровлении возьмет пример с Тани, то через два дня будет в полном порядке. Наверное, это неправильно, но любую болезнь я воспринимаю только в контексте занятий с Махой; само по себе нездоровье, даже детское, ничего для меня не значит.

Только пришло в голову, что реабилитировать ребенка можно с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем, как узнала, что это высказывание Дзержинского относительно того, каким должен быть чекист. А я-то думаю, почему на занятиях с Махой я сама себе очень напоминаю чекиста. Неспроста.

Таня: «январь – это самое лучшее место. Мне нравится любое время года!» И место, и время. Люблю ее оптимизм.

Маха смотрит в окно: «ой какая елка! Вся в снегу! Похоже, новый год не кончился». Говорю, что только начался. Маха: «а какой новый год, если Дед Мороз уже подарил подарки?» Типа раз только начался, давайте дальше дарите. И обе очень сильно интересуются, когда танины именины и что будет на них подарено. Подарки уже не помещаются в дом, а им все мало.

К ночи Маха так разогрелась, что на ней можно было жарить яичницу. Вместо этого мы уложили ее спать и пламенно надеялись, что эффект этого будет хоть сколько-нибудь продолжительным, но Ваня опять все испортил. Он ушел работать, сказав, что ляжет около двух. А ведь он как говорит, так и делает. Я умоляла его передумать и ложиться около одной, потому что я не хочу спать с Махой. Но в итоге, точно, в полночь Маха разоралась и стала требовать, чтоб ее положили к нам. Я сказала: «вот коза мелкая, ну ложись. Ты коза?» Маха деловито: «да, мелкая. Подвинься». Три часа я спала и мечтала во сне о бронежилете, потому что убойная сила маруськиных туторов с каждой ночью все возрастает. А потом Маха сказала: «темно здесь, отнесите меня обратно». Девочки спят при ночнике, а у меня от ночника идиосинкразия еще со времен их младенчества. Отнесли ее обратно, и всю оставшуюся ночь она вопила: «мама! Помоги мне перевернуться! Мама! Помоги мне накрыться. Мама! На горшок. Мама! Помоги перевернуться обратно!» примерно каждые 15 минут. Пока я не психанула и не сказала ей, что злая мать гораздо страшнее любого вируса, поэтому хватит вопить по пустякам. После этого она даже немного поспала и дала поспать нам всем.

Вчера Маха лежала у нас в комнате, мы задернули занавески от солнца, и она смотрела на тени птиц, которые прилетают на кормушку, как кино. А сегодня они с Таней обе смотрели уже без занавесок и пытались поймать особо бесстрашных птичек прямо через стекло, и кричали им: «не жадничай!» Птички не боялись и не слушались. Ничем не отличаются от девчонок, вот вообще.

Подумала, что болезнь, как и любой кризис, наверное, обнажает внутреннюю сущность человека. Таня, когда болеет, становится еще больше вещь в себе, и за исключением редких обострений ее обычной злющности, даже гораздо спокойнее и приятнее в общении, чем всегда. Сопливая Маха становится еще более мультяшной и кукольной, но и адски требовательной. Лишь бы ходить сильно хуже не стала, а то у Махи тонус, как в стране цены на бензин – повышается всегда и от всего, чего угодно, и нормализовать его – задача. Но пока вроде хорошо ходит и, главное, по собственной инициативе.

Девочки внезапно поинтересовались, почему их только две. Я представила себе трех таких, вздрогнула и сказала, что от трех я бы точно лопнула еще гораздо раньше, чем в 29 недель. Но спросила, как бы мы назвали третью. Они обе в один голос: «Аня!» В общем, ня-ня-ня. За неимением третьей девочки они назвали Аней чечетку, которая неизменно торчит в нашей кормушке и стала уже практически членом семьи.

Маха разглядывает раскраску: «разноцветный рисунок, хотя расположен на черном». Она всегда так солидно выражается.