Игорь Олен - Life & Women. Жизнь и женщины

Милые цветочки,
как я вас люблю!
Ландыш, мотылёчка,
маленькую тлю —
я люблю с тоскою
уходящих дней.

Ждёт нас всех Немое,
полное Теней…

Полуспрятана за пионами —
N красуется так эонами.
С поволокою взором прядает,
обещая эдемы с адами,
и владычествует контрастами
чёрно-белыми, преужасными.

N созданье венерианское,
кожа белая, мушка шпанская.
Как рождённая вовне гамута,
N мишурностью не обманута.
Как пошитая из фантазии,
N есть ультра-своеобразие.

Белый ангел и чернокнижница,
N по жизни
беспечно
движется.

Скакала она неустанно
в таинственных отблесках ночи
на чёрном коне молчаливом.

В себя погружаясь до боли,
на дне отыскать она тщилась
видение встречи счастливой.

А рядом скакал одинокий,
надежды утративший демон,
желавший любовного счастья.

Но дева любила другого,
и спутнику дать утешенье,
увы, не в её было власти…

Появилась – такая изменчивая,
многоликая и текучая,
необычная дева-женщина,
вероятно – самая лучшая.

В ней логизм растворён романтикой,
в ней и вечное, и конечное.
В её сущности прелесть антики
инновациями увенчана.

До меня она знала тьму мужчин,
я не первый её возлюбленный.
Не любить её в целом нет причин.
А любить – значит быть погубленным.

Мчи, мой котик! беги
в воле четырёхлапой!
Дни твои недолги:
солнце спешит на запад.

Мчи по вешней траве
вперегонки с судьбою!
«Ё» идёт после «е» —
рок идёт за тобою.

Светел радужный луг,
солнце сияет лихо!
Но, замыкая круг,
радость уходит тихо…

А пока хвост – трубой!
Цапки-царапки востры!
Котик занят игрой,
мир его – райский остров.

Сулла вырубил рощи Лицея,
Сулла снёс колоннады Пирея.

Сгинь, афинская мутота.
Славься, римская простота!

Мне б только расслышать за мраком лесов
призывные звуки громóвых басов!

Мне б только увидеть в тревожной дали
плывущие властно ко мне корабли!

В них то, что мне грезилось в девичьих снах:
в них рыцарь, весь в белом, и чёрный монах.

В них то, что мне снилось как рок и судьба:
любовь, и чужбина, и кровь, и борьба…

Из тьмы, из туманов, из гибельных гроз
мы ждём перемен, – я и рыжий мой пёс.

Это поиски «чёрных дыр» —
от ненужности и отчаянья.
Потому что весь мир – сортир,
а так хочется вышних чаяний!

Но дыра – не спасенья путь
и не выход из бед, однако.
У дыры озорная суть:
она тоже клоака.

Сказала: «Да…» – и я в смятеньи,
разлива чувств не удержать.
Я лист, я щепка в наводненьи!
бушуй, любовь! я жив опять!
Пади на сердце водопадом!
Смети с него сомнений яд!
Она сказала: «Да…» – награда,
желанней всех земных наград.

«Идёт ветер к югу, и переходит к северу,
кружится, кружится на ходу своём,
и возвращается на круги своя…»
(Екклесиаст, 1, 6)

Если б ты стала светом,
нашёлся бы антисвет.
Недаром наша планета
из «да» и «нет».

Если бы всех любили,
не знали бы про любовь.
Сравнив лишь, установили,
что лёд не кровь.

Если б ты была ветром,
свелась бы «в круги своя».
Не одолеть миллиметров
меж «ты» и «я».

Мы как листья, век наш краток.
И периодично
смерть кладёт нас на лопатки, —
грубо и привычно.

Говорят, что нужно это
к смене поколений,
чтоб побольше было света
и поменьше – тени.

Данным толкам суетливым
потакать не надо.
Листья ведь когда красивы? —
в пору листопада.

Девьи «умности» банальны, плоски,
вроде выставления …, —
словно менструальные обноски
сорвались и скачут без узды.

Феминизм раздвинул им колени,
но оттуда, вместо малых чад,
повалили стоки «умной» хрени,
так что феминизм и сам не рад.

Скоро омужичатся до матки,
формируя бабо-кобеляж.
Боже, дай им непрерывных схваток,
чтоб —
завыли аж.

Он мне Моцарта играет
на лесном органе,
а моё сердечко тает
в розовом тумане.

Ох, не слышу я лучистых
музыкальных звуков:
я влюбилась в органиста!
я в любовной муке!

Пусть на мне бы вместо клавиш
заиграл он звонко —
только так ведь и избавишь
от маéт девчонку.

Не спеши, постой.
У меня к тебе два вопроса.
Зачем ты пахнешь весной?
Почему у тебя, как дождь, волосы?

Ответь, как зовут тебя,
пусть это вопрос третий.
Но я спросил так, уже любя
тебя, как никого на свете.

В судьбе моей ты – точка,
не обойти ни слева, ни справа.
Я не просто влюбился очень —
сверглась любовная лава!

Почему – ты? Странно…
Могла ведь быть и другая…
Так как зовут тебя? Анна?
На тебе отблеск рая!
Те, верно, прошествуешь мимо,
Меня не позвав с собою.
И я – пилигримом
Пойду за твоей судьбою.

Безусловно: женщины глупее,
а монахи – парни на уме.
Женщины рожать, к тому ж, умеют,
но монахи – доки в буримé.

Отдохну сейчас немного
да вернусь в шалманчик.
Я не буду недотрогой,
мальчик-одуванчик.

Что решишь, со мной и делай —
буду только рада.
Во хмелю ты очень смелый?
Это мне и надо.