Роберт Манн - Мастер и Мармеладов

Только из ряда вон выходящее событие могло подвигнуть И. Ти. на разговор с деканом Колдбурном. Превыше всего на свете И. Ти. ценил свой покой и одиночество, а потому старательно избегал общения со своими коллегами и администрацией, видя в них угрозу деликатному балансу своего кресла-качалки. С большой неохотой и внутренним трепетом поджидал он декана, который в это время преспокойно шел по извилистой тропинке к Кабаньей речке, где он так любил обедать.

На И. Ти., как обычно, были мятый синий пиджак и слегка запачканные черные брюки, поддернутые так высоко, что становились видны безупречно отглаженные носки. В то время как И. Ти. прятался в тени большого дуба, раздираемый сомнениями, и нервно потирал свои потные ручки, декан Колдбурн сидел на известной нам скамейке и ел бутерброд с ветчиной. И. Ти. успел раз семь передумать, прежде чем принял окончательное и бесповоротное решение поговорить с деканом. Поводов для сомнений было предостаточно. Во-первых, стоять в такую жару в тени развесистого дуба приятно. День был на редкость душный. По небу проплывали редкие облака – предвестники послеобеденной грозы. Да и почему вообще он должен заступаться за Мармеладова? Он ничем Мармеладову не обязан. Да пусть все идет по своему вековечному пути! Ну хочет заведующий отделением сократить Мармеладова. Пускай! С чего он решил, что у него получится переубедить декана? Едва ли.

Helmut Hörnerträger, заведующий отделением современных языков, быстро понял, что манипулировать Мармеладовым невозможно. Упрямый старый эмигрант был человеком непредсказуемым и неуправляемым. Мармеладов всегда сетовал, что американские студенты ленивы и недостаточно старательны. Он был требовательным педагогом, что не способствовало популярности его курсов и росту числа студентов на отделении, а именно это Hörnerträger ценил превыше всего.

Уже более двух лет Hörnerträger со всех фронтов атаковал Мармеладова в своих ежегодных отчетах начальству. К тому же он формировал негативное отношение к русскому профессору среди коллег, отзываясь о нем в частных разговорах как о неприятном чудаке. Шансы убедить декана оставить Мармеладова были невелики, особенно если учесть, что Мармеладов не завел дружбы с коллегами; они считали его чем-то вроде экспоната этнографического музея.

В конце концов И. Ти. все же вышел из тени и, нервно теребя края своей панамы, подошел к Колдбурну. Тот как раз разворачивал второй бутерброд с ветчиной.

– Сэр, могу ли я поговорить с вами? – начал И. Ти. застенчиво.

Колдбурн посмотрел на часы.

– Вообще-то, я должен вернуться в офис, но у меня есть еще несколько минут. Присаживайтесь.

И. Ти. грузно опустился на скамейку рядом со статным деканом, одетым в полосатый костюм-тройку, что делало его похожим не то на менеджера с Уолл-стрит, не то на коммивояжера. Откусывая бутерброд, Колдбурн сказал:

– Я видел вас там, за деревом. Все удивлялся: зачем же вы там стоите?

– Я не хотел прерывать вашу трапезу.

– Хотите немного соку? Абрикосового.

– Спасибо, я только что позавтракал. Доктор Колдбурн, я бы хотел поговорить с вами о Мармеладове.

– О Мармеладове? Ах да, тот тип, который делает возмутительные заявления.

– На этой неделе мы голосуем по поводу его дальнейшей работы в должности преподавателя в нашем колледже.

– Да-да, демократия в действии. Демократический процесс. Я верю в него. А вы?

– Конечно, сэр. Я только хотел просить вас проследить, чтобы все было как положено. Я боюсь, что голосование может быть несправедливым.

Колдбурн поперхнулся соком и ответил:

– Я социолог, а не литературовед, конечно, но – между нами – он в своем уме? Насколько я понимаю, он заявляет, что сделал величайшее открытие в мировой истории.

– В истории достоеведения.

– Ах, в истории достоеведения! Ну, и сколько же лет изучают этого Достоевского? Десять?

Внезапно со стороны речки донесся чей-то голос:

– Если быть более точным, около ста, друг мой.

Удивленные И. Ти. и Колдбурн повернулись на голос – туда, где ива низко клонится над водой. Они увидели человека в дорогом сером костюме и высоких болотных сапогах, появившегося из-за сонливых ветвей ивы. Серый берет, украшенный большой блесной, он лихо заломил на ухо, в руках у него был огромных размеров тонко сплетенный сачок. Подойдя ближе, незнакомец продолжил:

– Извините, господа, что вмешиваюсь, но когда предметом беседы является великий мастер русской литературы, я не могу оставаться в стороне.

«Не из нашего колледжа, должно быть», – подумал И. Ти.

Неизвестный ступил на песчаный берег. По виду ему было лет сорок с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый глаз почему-то зеленый. Брови черные, одна выше другой.

– Речь о недавнем открытии? – продолжал неизвестный. – Приятно слышать, что наука движется вперед, а не топчется на месте. И в чем же заключается это открытие?

– Ну, И. Ти., – спросил Колдбурн с сомнением в голосе, – что открыл ваш Мармеладов? Порох? Громоотвод?

– Да, в своем роде, – ответил И. Ти., все еще теребя края своей панамы. – Он открыл важный мотив, повторяющийся по меньшей мере в дюжине произведений Достоевского. Абсолютно никем не замеченный ранее. Этот мотив связан с фигурой Ильи-пророка.

– Да что вы говорите! – поразился незнакомец. Он подошел ближе и воткнул сачок в песок дорожки. – Так-так. Это очень интересно. В Древней Руси Илья-пророк почитался как громовержец и подаятель дождя.

– Совершенно верно, – подтвердил И. Ти. – Русские верили, что гром грохочет потому, что это Илья-пророк на своей колеснице едет по небу и мечет молнии, чтобы напомнить людям об их грехах и грядущем Судном дне.

– Вы не верите в открытие Мармеладова? – спросил незнакомец, поворачиваясь к Колдбурну.

Колдбурн хмыкнул:

– Видите ли, мне представляется, что это все еще весьма сыро. – Он принялся складывать недоеденный бутерброд в бумажный пакет, собираясь уходить. – А чем вы занимаетесь, позвольте спросить?

– Светляками.

– А, вы зоолог. Тогда вам должно быть кое-что известно о научных методах. Крылья нашего воображения мчат нас куда быстрее, чем поворачивается колесо науки. Разве открытие Мармеладова принято научной общественностью? Разве он публикуется в научной прессе? Тогда о чем мы говорим? – спросил он, поворачиваясь к И. Ти.

И. Ти. только развел пухлыми ручками в ответ. После непродолжительного молчания он попытался возвести шаткую защиту:

– Все мы порой слишком увлекаемся. Но Юрий Ильич – серьезный ученый, преданный науке…

– С чересчур бурным воображением и наполеоновским комплексом. Его заявления несколько рискованны. По крайней мере, для нашего заведения, – резко прервал Колдбурн.